– Уже закрылся, Чак?
– Как видите, шериф, – улыбнулся индеец, пожимая руки мужчин.
– Подсаживайся.
– Как улов?
– Лучше не спрашивай, – с кислой физиономией отмахнулся Муни, с легкостью переходя на «ты». – Рыба явно не торопится заводить со мной знакомство. Зато проткнул лодку и как следует познакомился с особенностями озерного дна.
Индеец понимающе кивнул и белозубо рассмеялся.
– Первый блин комом, м, – хитро прищурившись, поддержал Френк, туша в пепельнице окурок. – Если ты только специально не облапошил меня как бледнолицего новичка с разведданными о рыбных местах.
– У меня все по совести, брат, – примирительно поднял руки продолжавший смеяться Чак. – Дальше уже все от ловкости и умения. Без обид. Скорее это мы вечно страдаем от вашего брата. Белый обманет индейца однажды – виноват белый. Белый обманет индейца дважды – будет виноват индеец. Так-то.
– Да уж, хорошая рыбалка это не уток в тире стрелять, – с усмешкой согласился Френк. – Так что, пожалуй, я приму предложение и арендую лодку. А еще возьму побольше твоего рубичо.
– Понравилось? Парень на лесовозе тоже оценил, а заодно заправился на полцистерны, так что денек вроде и не зря прошел. Завалился ко мне минут через двадцать после тебя. Выручка не ахти какая, зато не скучно. А готовка у меня от бабки, знатная была повариха. Я, к сожалению, даже вполовину не разбираюсь в травах как она. Но зато выращиваю табак, скоро должен подойти, думаю, ты оценишь. Насчет лодки, без проблем. Открываюсь с восьми, так что милости просим, – кивнул Чак. – Постараюсь что-нибудь поприличнее подобрать.
– Договорились, – кивнул Френк.
– О ребенке никаких новостей? – колупая фисташку с тарелки, которую Муни по-товарищески выдвинул в центр стола, тихо спросил Тандис. – Никто не спрашивал или видел?
– Нет, никто не видел и не справлялся. Последний, кто проявил хоть какой-то интерес к судьбе девочки, наш новый знакомый, – покачал головой Чак и закинул ногу на ногу на свободный стул, пока подошедшая официантка составляла с подноса еще одну запотевшую бутылку пива. Френк взглядом ценителя посмотрел на остроносые туфли из крокодиловой кожи, с чеканными латунными пряжками. – Спасибо. Отлично выглядишь, Лесс.
– Знаю! – кокетливо бросила через плечо двинувшаяся дальше девушка, покачивая обтянутыми джинсами бедрами.
– Отличные «мокасины», – Муни кивком указал на туфли собеседника.
– Снял с одного бледнолицего, который надумал завязать со мной спор. Ну, за знакомство! – поднимая пиво, предложил индеец. – И удачный улов!
– Будем, – поддержал Муни.
Мужчины соединили над столом звякнувшие бутылки.
– Так что там за история с девочкой, м? – сделав глоток и поставив на картонную подставку пиво, Френк посмотрел на шерифа.
– С год назад пропала пара детей. Сначала думали, заблудились, или дурачатся, ну знаешь как это у молодых, форма протеста, или вроде того. Может, в озере утонули – такое тоже бывало. В массовый розыск объявлять не стали. А потом нашли несколько тел, зарытых в ящиках из-под картошки, – сжевав фисташку, помрачневший Тандис бросил скорлупки в пепельницу. – Теперь, судя по почерку, уже окончательно ясно, что у нас завелся маньяк.
– Мы прозвали его Иллинойский Могильщик, – сказал Чак, посмотрев в сторону сцены, где кантри-бэнд затянул неторопливую балладу Джерри Рида из фильма «Полицейский и Бандит».
– Так значит. Не слышал. Почему сразу не рассказал, м? – прищурился Муни, внимательно посмотрев на индейца.
– Зачем, – хлебнув пива, пожал плечами Чак. – Вижу, парень приехал на отдых, чего забивать голову. К тому же, если я всем буду трепать, что в окрестностях завелся маньяк, охочий до детского мяса, народ сразу как ветром сдует, и что я тогда заработаю? Неправильно, конечно, с одной стороны, но что делать. Каждый выживает как может, а мой вигвам и колонка – это все, на что я могу прожить. Да и думали, обойдется, утихомирится он.
– Сколько уже пропало?
– Восемь.
– За сколько, какой интервал?
– Год, – отпив пива и глянув в потолок, прикинул Карл. – Около того.
– Один в два месяца, – навскидку прикинул Френк.
– Да, где-то так, – согласился шериф.
– И это, по-вашему, мало? Двое-трое – можно списать на случайность, восемь – уже система. Мог бы сразу определить и забить тревогу.
– Мы тут не такие расторопные, как вы городские, – слегка обиделся Карл. – И я же тебе сказал, что один. Тут одного леса на сотню акров, как самому прочесать? Что такое пара пропавших детей на гигантской площади в сто пятьдесят тысяч квадратных километров – все равно что разыскивать иголку в стогу сена. Энтузиазм у людей стал быстро падать. Устраивали, правда, пару раз облаву, прошлись с собаками – ничего. Даже фэбээровцы нос сунули, но тоже ничего не нашли.
– Пиджаки, – Муни скривился как от зубной боли. – То еще дерьмо. Бюрократы хреновы, толку от них никакого. Ну, хорошо, а приметы, особый почерк. Хоть видели его?
– Все жертвы умерщвлены или закопаны заживо в типовых ящиках, переколоченных в гроб, в яме полтора на два с половиной, и на шестифутовой глубине. Обычно в лесу. Это все. Самого Могильщика никто никогда не видел. Кроме жертв, конечно. Но спрос теперь с них никакой.
– Не густо.
– Но проблемы это не отменяет. Ясно же, что орудует кто-то из местных, хотя версию о пришлом убийце тоже рано пока отметать. И с чего начинать, понятия не имею.
– Да уж, хрен подступишься. – Муни задумчиво покрутил свою бутылку по подставке. – Паршиво.
Несмотря на ершистый и неуживчивый характер, в чем отчасти была виновата горячая итальянская кровь и боевая сноровка, добытая в непрекращающихся уличных драках в битве за авторитет и место под солнцем, – в глубине души Муни был неплохим парнем. Просто с самого детства его научили жить и выживать, следуя нехитрым правилам, являвшимся основными постулатами добра и зла в забытом богом квартале итало-американцев. Нехитрые законы улицы, незамысловато делившие неказистую жизнь семьи иммигрантов в восточном Бронксе на две простые линии – черную и белую. Добро и зло. И когда пришел его черед выбирать, Муни стал копом. Копом до мозга костей. Нет, он не стремился изменить мир и сделать его лучше, со своего шеста попросту понимая, что кто-то должен так или иначе разгребать все это человеческое дерьмо, из года в год с упорством и настойчивостью прорванного сортира, льющегося из всех щелей. Обычный дерьмогреб, или проще сантехник, с полицейским жетоном вместо ерша, стойко горбатящийся за скромную зарплату с редкими подачками от начальства в виде премиальных, мать его. Френк не жаловался, это был его выбор, хотя люди часто не принимали его прямоту, которую он отстаивал и за что постоянно дрался, щедро раздавая по шее всем недовольным, включая сослуживцев.
– Ладно, ребята, – допив пиво, Чак посмотрел на наручные часы. – Хватит мрачные разговоры разговаривать. Может, и разрешится еще все как тому и следует. За полночь натикало, а мне еще домой пилить. Было приятно поболтать, а тебя, Френк, жду завтра за лодкой, как договаривались. Для тебя что важнее, вес или плавучесть?