— Виктор? Это опять я. Я звоню все-таки сказать…
— Ульрих, у меня воры влезли в миланскую квартиру. Хотя погоди, сперва сообщу хорошую новость, вчера забыл, а так как для тебя это приятно, то вот, про твою книгу психологических практикумов: ее французы взяли на опцион.
— Как — влезли воры? С чего ты взял?
— Компьютер украли и зачем-то аптечку с лекарствами. Разорено, набросано, бумаги-тряпки-веревки.
— Куда там моя книга психологических практикумов. Это с тобой, милый мой, сплошной психологический практикум. Может, это не воры. Может, Мирей взяла компьютер? Может, по просьбе Бэра. Ты почем знаешь? С Бэром ты не связался? Ну вот. Может, Бэр попросил ее. Чтоб ему компьютер. Может, Мирей понадобилось что-то запаковать. Может, это Мирей перед уходом намусорила. Вариантов куча. Погоди со скоропалительными выводами.
— Хорошо. Уже в полпятого Бэр сюда прилетит. Расскажет, просил он Мирей паковать что-нибудь или не просил. Тогда и будем решать. Но, думаю, надо мне, как только Бэр прорежется, в Милан ехать быстро.
— Знаешь, Вик. Ты не очень-то можешь Франкфурт бросать сейчас. Может, лучше Бэр сам пусть едет искать мадемуазель Мирей? Потому что Бэр, если распсихуется, он не даст тебе выкупить документы у болгар. Лучше тебе еще денек поработать во Франкфурте и вместе с Ортанс довести до конца болгарскую операцию.
(Вот далась ему Ортанс, мелькает у Вики! Да, а я у нее должен не забыть спросить, как можно оформить все законным порядком, если клиент решит рассекретить две странички из оболенского корпуса в виде исключения, досрочно.)
Ульрих продолжает:
— И, кстати, Бэру твоему, повторю, опасно торчать во Франкфурте и вообще туда соваться. Даже у нас по телевидению то же самое кричат, что идет опасный скандал с датскими карикатурами. Ты передай ему, чтоб поберегся. И, очень прошу тебя, ни в коем случае не сиди с ним рядом. Как бы в тебя не попало то, что предназначено Бэру.
— Он Вечный жид, ему вообще ничто не угрожает.
— Вот именно. Не угрожает. В том и опасность, что вместо его глотки перережут твою. Чисто случайно. Наблюдали мы уже подобные случаи. Подальше от него садись. Я, собственно, звонил тебя об этом предупредить.
С чего Ульрих так настаивает, чтоб я дистанцировался от Бэра? Он тоже ревнует? Ну, все на этом свете всех ревнуют. А вдруг… А вдруг ему взбрело в голову, что я Бэру не просто сотрудник? Да нет, что за бред, нереальная гипотеза! Бред! Хотя… в этой нереальной гипотезе как раз имелось бы объяснение, почему я во всех случаях защиты и совета у Бэра ищу. Бэрово присутствие мне придает спокойствие и уверенность. Нет, куда, слишком невероятно! Хотя… Вдруг Ульрих думает, что Бэр и Люка могли быть знакомы? Они почти одногодки. Приблизительно. Полно, да каким же образом? Люка жила в Киеве, Бэр в Англии-Польше-Израиле. Но дело-то было на фестивале в Москве? Интересно, приезжал ли тогда Бэр на фестиваль? Вряд ли. Он в Москву не завзятый ездок. Кстати о Москве!
— Ульрих, Бэр в любом случае быстро уедет из Франкфурта. Он уедет по совершенно другой причине. Он отправится в Россию хоронить Александра Яковлева!
— Что ж ты мне не говоришь, что Яковлев умер? Эх. Был приличный человек. Высказывался против ввода войск в Прагу, выступал против националистов. А я с ним знаком. Встречался в Канаде. Вспоминаю с удовольствием. Очень жаль, что Яковлев умер. Отчего?
— Не могу сказать, Ульрих. Я сейчас в таком напряжении, что как бы самому не помереть. Извини. Пошутил. Мне тут новый документ от Плетнёва подкинули.
— Какой новый?
— Старый то есть. Эссе о королеве Елене. В гостинице в чемодан.
— Одним больше, одним меньше. Болгарская работа… А про Бэра, да, логично! Когда узнает Бэр, что Яковлев умер, он и поедет в Москву. Но только ты не говори Бэру про свои дела. В этих путаных твоих приключениях не могу разобраться даже я. Вот найдем объяснение, тогда и расскажем все.
— Ладно, Ульрих. Будем ждать. К завтрему, может, само как-нибудь растопчется.
— Теперь, Виктор, дальше. Я думаю, Мирей уехала куда-нибудь отдохнуть от всех вас. Проверим рейсы. У меня еще кое-кто жив и на ходу. А ты сосредоточься. У тебя сегодня, кажется, трудный день.
— Еще б не трудный. Раз — радио. Два — выступление на телевидении. В моем сморкатом состоянии просто мечта… Три — съемка в кино.
— И четыре, ватрухинский аукцион. Будет объявлен завтра. Насколько я понимаю.
— Тут два аукциона. Дело с архивом Оболенского тоже, я чувствую, из очень спокойного превращается в аукционное.
— Два аукциона. И еще гора забот, которые я отсюда не могу разглядеть. Ты не имеешь права уезжать из Франкфурта, бросить все, оголить фронт. Попроси друзей в Милане позвонить в отделы хроники. Пускай твои журналисты узнают и в полиции, не поступали ли сигналы в эти дни.
— Я уже попросил.
— Хорошо. Когда увидишься с Бэром в пять часов — скажи ему про Яковлева. Он, вероятно, двинется в Москву не откладывая. Потом перезвони. А я тем временем продолжу обдумывать головоломку. Вечером мы свяжемся. Я сообщу, что я надумал. И как я предлагаю действовать.
Бережет, стережет меня. Командует, повелевает мной. Вот так когда-то из Парижа увозил. Сейчас удерживает вдалеке от Милана, от опасности. Видно и сегодня, какую силу Ульрих представлял собой в золотые годы: супермен, управитель, ревнитель и огородитель.
— Ну пока. Да, смотри меня, Ульрих, по ARD из Кельна! Меня будут передавать нынче вечером или завтра утром.
— Ты что, в копелевском форуме что-то затеваешь?
— Да нет. Это совсем не связано с архивом Копелева. Наоборот, любимая твоя стихия, перебежчики, шпионы… Если, конечно, доеду до места. Билеты Мирей напечатала и ткнула в чемодан, но теперь я не нахожу, куда запропастились…
— А ты в правильном чемодане смотришь, Виктор?
— В каком правильном? Неправильном? Не понимаю, что ты хочешь… Господи, а ведь ты прав! Варнике! Как ты разгадал издалека!
— Хорошо тебя знаю.
— Я от недосыпа охренел. Копался в чемодане, но в Бэровом. Сразу вынулась рукопись моя, то есть Плетнёва… вот я и подумал — там рукописи лежат, где должны билеты быть? А это я сам, в Мальпенсе, от клошара, от лжеклошара в Бэров чемодан, в карман чемодана впихнул. Ну, значит, посмотрим теперь в моем чемодане… Ага, билеты. Мама! Поезд через двадцать минут! Перезвоню, как смогу. Держись, старичина.
Дребезжит старорежимная звонилка у кровати. Это Курц извещает, что такси внизу. Виктор выскакивает сломя голову. Резервные двадцать минут до поезда просвистаны. Теперь уж не попасть в аптеку — только если чудом успеть на месте, до выступления. На выходе Курц сует Виктору в руку распечатку. Из жанра Курцевых подарочков. Долгожданное, от Мирей? Расписание наконец?
Нет! Какая-то рассылка, макулатура.