— Только подбрасываньем и заняты. Одну рукопись они вам сунули в аэропорту…
— Не одну, а две…
— Ну, из одних рук. Условно считаем — одну. Вторую давеча дали на ресепшне во «Франкфуртере»…
— Не рукопись, один лист, но зато посланный мертвецом.
— Третью штучку направили по факсу.
— А четвертую дали на стойке сейчас.
Пятая нагло пялится на Виктора своим игривым фасадом с завитушками.
Виктор, злобно осклабившись, дерет конверт. Уф, ура, не от руки, а глянцепечатное. Лететь бы бумажонке в помойку, когда бы текст не обворожил Виктора убийственным совершенством:
Меня зовут Валентина. Я литературный секретарь русскоязычного прозаика Сократа Народина. Мне и автору крайне интересно сотрудничество с (незаполненный прочерк), как с профессиональным литературным агенством, знающим механизмы и методы продвижения авторов. Об авторе: Сократ Народин, 25 лет. Образование — высшее техническое и высшее психологическое.
Пишет современную интеллектуальную прозу. Творчество автора наиболее близко к Ф. Достоевский, А. Чехов, А. Камю, Ч. Паланик, С. Довлатов, М. Салтыков-Щедрин.
— Так и поставлены в номинативе?
— Ей-богу, читаю как напечатано.
Публиковался в изданиях «Литературная газета», «Зарубежные задворки», «Флорида», «Молоко», «Вокзал», «Новая реальность» и др.
Туда добавлен еще и синопсис на отдельном листочке:
Роман «Ямочка» повествует о судьбе человека, который в результате судебной ошибки попал в несовершеннолетнем возрасте на восемь лет в тюрьму за изнасилование. После освобождения (период перестройки Горбачева) герой устроился на работу в такси, где случайно из-за взбалмошной пассажирки чуть вновь не угодил в тюрьму за изнасилование. Герой не стал на этот раз испытывать судьбу и убил женщину. В результате этого преступления мой персонаж превратился в серийного убийцу. Судьба героя после ряда убийств была предрешена, но не потому, что его изобличили, а потому, что этого уже хотел Всевышний. Книга насыщена удивительными и правдивыми подробностями жизни серийного убийцы и его размышлениями об ущербности судебной системы, а также о роли Бога в его участи. Без ложной скромности скажу (можно положиться на мой читательский опыт и возраст), что книга должна пользоваться спросом во всех странах.
Этот графоман нанял кого-то, чтобы тот пробрался в агентский зал и раскидал вот эту чухотень по столам. Так действуют белорусские глухонемые в вагонах поездов. Поездными попрошайками, кажется, дирижирует Николай — хахаль Любин. С большинства столов тот же самый конверт уже полетел в корзину, никто и не вскрывал его.
— Ну, переведем дух, Бэр! Это послание не имеет отношения ни к дьявольскому плану, ни вообще к нам.
— Где же наши клоны, принимавшие за столом делегации и корреспондентов?
— Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши клоны, — разрезвился Виктор, хотя проснуться все еще не удалось до конца.
— Вы не видели, что у нас тут происходило с утра? — заметив взгляд норвегов с правого стола, учтиво обращается к ним Бэр.
— Мы немного обратили внимание… Неожиданно многочисленная встреча. С репортерами даже. А потом как сильным ветром унесло всех. Покидая стол, эти ваши посетители летели по агентскому залу бегом, настоящим галопом.
За левым столом восседает дружественная агентша с красными волосами (чтоб ее запоминали) и дымит так, что в красных волосах даже нет необходимости. Все равно ее за дымом не видно. На столе у нее большая ваза бомбон-о-шоколя. Виктор кивает и, не устояв, хватает конфету. Но сразу же отвлекается. В отдалении какая-то груда кинофотоаппаратуры по залу ползет. Типичная атака тевтонов черепахой, снаружи репортеры, а в середине? А, в середине выступает следом за своим брюшком и своей тростью Умберто Эко. За ним выводок аспирантов из Болоньи. Тех самых, к которым ездил с лекцией Виктор, они интересовались Бэром. Надо бы подвести их к Бэру. Ребята как раз хотели взять у него интервью. Следом за Эко секретарь. За секретарем представитель пресс-офиса «Бомпиани», а также персональный эдитор маэстро (взор невольно останавливается на нем. Нет более элегантного джентльмена на ярмарке). Там же главный редактор «Бомпиани», жгучей красоты молодая дама в стиле Луизы Брукс. В общем, долго описывать, но группа — явно не болгары, которых разыскивает Виктор.
Красноогненная соседка, верь не верь, не заметила толпу. Хотя стол ее в десяти дюймах. Но при ее количестве работы… И за завесой дыма… Максимум, что она может себе позволить, это в проход глянуть: что провозят разносчики в тележках между рядами? Йогурты, сэндвичи, брауни, фруктовый сок? Нет времени и это купить — остается брать зеленые пластмассовые яблоки, которые между рядами даром в гигантских стеклянных стаканах повсюду лежат.
Агент, когда он впадает в рабочий раж, всецело отдан разговору. Можно рядом с ним хоть бомбу рвать — нипочем. Ну, максимум вскинет глаза на кавалькаду бомпианиевцев или на проплывание монументальной статуи-скаутши на шатких гнутых каблуках, в извилистом джерси с развевающимся палантином. Соседей допрашивать не стоит.
Может, пойти расспросить этих хостесс в малиновой униформе, которые проверяют бэджи?
— Да, посидели кучей, поподписывали. К ним пришла делегация корейцев человек в шесть. Отовсюду стулья тащили, здоровались, кланялись, руки друг другу трясли, фотографий множество понаделали друг с другом. А потом все вдруг вскочили и понеслись табуном из зала. Как будто за ними черт скакал. И сейчас тут нет ни ваших коллег…
— Да не коллеги они, самозванцы!
— …ну, нет этих, которых мы за коллег считали. И корейцев тех в зале тоже нет.
Бэр и Виктор грузно шлепнулись за стол, как жабы в лужу. Сказывалось изнеможение. Вика вытянул убористую рукопись, раскурочивая конверт. На нем, впрочем, ничего не было написано, кроме его имени.
Ксерокопия чего-то рукописного, по-немецки, с готическими хвостами.
Вошел русский лейтенант и выразил желание поговорить с руководителем музея. Георга провела его в комнату, он сел напротив стола, откинувшись спиной и серой солдатской скаткой к спинке переехавшей из подвала софы. Разговор шел мирно, негромко, но в темпе:
— Я хочу кое-что у вас спросить. Где «Сикстинская мадонна», где собрание?
— Собрание скульптур замуровано здесь в подвале, а где «Мадонна», мне неизвестно.
— Почему неизвестно?
— Потому что мне было поручено только одно хранилище вне музея, и мы между собой не говорили об этих хранилищах.
— Все произведения искусства останутся в Германии, мы хотим лишь удостовериться, что в хранилищах с ними ничего не случится.
— Я бы вам сказала, потому что я ждала вас. — Легкий жест в сторону софы, ответное понимание в глазах русского. — Но я ничего не знаю.
— Кому же известно о тайниках?