Блэки извлек холст из затейливой резной рамы и отставил его в сторону, будто ему не было никакого дела до картины Караваджо! Затем он снова взял перочинный нож, вставил лезвие в один из стыков рамы, освободил соединение, перешел к следующему, затем еще к одному.
— Что ты делаешь?..
— Не суетись. Лежи и смотри.
Блэки разобрал позолоченную раму и принялся тщательно изучать каждую планку, нажимать, постукивать, ощупывать. Наконец ему удалось найти то, что он искал. Блэки прикоснулся к маленькому пазу, затем кончиком ножа выкрутил деревянную заглушку.
Заскрипела пружина, открылся тайник.
Он просунул внутрь два пальца, вытащил белый бумажный пакетик, развернул и раскрыл его.
Изумруд сиял, затмевая своим великолепием позолоченную раму и сочные масляные краски. Блэки снова залез в тайник, вытащил второй пакетик, достал из него сапфир, потом еще один, затем снова два изумруда и наконец рубин.
Это были те самые камни из гробницы, которые Эсме мельком удалось увидеть в окно той ночью, когда Нили был ограблен и убит.
Она боялась дышать.
Блэки не стал собирать раму. Небрежно, словно мальчишка, сжимающий горсть камушков для игры в вышибалки, он взял драгоценные камни, тряхнул ими, не отрывая взгляда от молодой женщины, и они застучали, словно игральные кости.
— А теперь лежи спокойно.
Напевая какую-то мелодию, Блэки нагнулся к Эсме и кончиком пальца нарисовал у нее на теле шесть невидимых крестиков. Затем он стал брать камни по одному и укладывать их в ряд, начиная с впадины в том месте, где встречаются ключицы, по ложбинке между грудями, еще один на пупок и три вниз, следуя за изгибом бедра.
— Не шевелись, — прошептал Блэки.
Он схватил с ночного столика серебряное овальное зеркало и направил его так, чтобы Эсме стало видно собственное тело, украшенное драгоценными камнями.
Теперь она уже окончательно перестала что-либо понимать.
«Откуда у него эти камни? Почему они были спрятаны в раму?»
— Смотри! — приказал Блэки.
В зеркало Эсме видела камни, сверкающие у нее на коже.
Блэки взял рубин и поднес его к свету.
— Сейчас я поднесу этот камень к твоим губам, и мы займемся любовью. Если ты не произнесешь ни звука и сможешь удержать рубин там, куда я его положу, что бы я с тобой ни делал, то он станет твоим. Я уверен в тебе. Как бы приятно тебе ни было, Эсме, но ты должна молчать и не открывать рот. — И он положил рубин на ее губы.
Камень оказался холодным и на удивление легким для своих размеров. Эсме старалась держать голову неподвижно. Она не могла сказать ни слова, но ничто не мешало ей гадать о том, что произошло и как эти камни попали к ее возлюбленному.
«Неужели Блэки разыскал вора и выкупил у него добычу? Но почему он ничего мне не сказал? Сообщил ли он что-нибудь членам клуба „Феникс“? Известно ли о случившемся моему брату?»
Эсме ощутила дыхание Блэки у себя между ног. Затем он надавил пальцами, раздвигая ей бедра еще шире.
«Разумеется, я смогу молчать, — подумала Эсме, чувствуя прикосновение его шелковистых волос к своей коже. — В конце концов, я исцелилась от любви к нему. Может, у него черная душа? Я не стану откликаться на его ласки».
Блэки проник к ней между ног и начал нежно дуть на наружные губы.
«Жаркое, жаркое, очень жаркое дыхание.
Нет! Я ничего не чувствую!»
Блэки повторил то же самое.
Она упорно старалась думать о чем угодно, только не о том, что ощущала.
Он дул и дул, снова и снова.
Эсме выгнула спину.
— Не шевелись, — прошептал Блэки.
Она ощутила дуновение его слов, и это чувство оказалось еще более сладостным. Слова скользили в нее, исчезали в темноте чрева.
— Если рубин упадет, то ты проиграла, — пошутил Блэки и снова принялся за работу.
Он ласкал и возбуждал ее с таким усердием, что Эсме не могла сказать, что им движет.
«Он хочет сохранить рубин или меня?»
Через какое-то время Эсме проснулась в кровати Блэки. Его самого в спальне не было. Она вышла в гостиную и увидела, как Блэки собирает картину. Он как раз заканчивал соединять последний угол рамы. Все драгоценные камни снова были надежно спрятаны.
— Блэки, откуда у тебя эти камни?
Он вздрогнул и обернулся.
В это мгновение, когда Блэки не ожидал ее увидеть и не натянул ради нее на лицо добродушное выражение, Эсме заметила то же самое, что и в тот вечер на вилле, когда он напоил Нили допьяна. Тогда она не поняла, зачем он так поступил, и спросила его об этом.
Взгляд Блэки был наполнен холодом, злостью, раздражением. В нем не осталось никаких следов недавней страсти.
«Неужели человеческие глаза могут быть настолько пустыми и отчужденными?»
— Откуда у меня что? Картина? Я купил ее в Риме. В один из тех дней, когда ты была у портного на примерке.
— Нет, камни.
— Я тоже купил их у одного ювелира.
В эту ночь море было совершенно спокойным. Легкий плеск волн о борт корабля не мог скрыть неискренность, прозвучавшую в голосе Блэки.
— Это ты все подстроил… напоил Нили. Это ты организовал его убийство, ведь так? Ты пошел на это ради того, чтобы получить камни, скрыть их от членов клуба. Ты собираешься оставить их себе?
— Похоже, я тебя недооценил. Я знал, что ты неплохо соображаешь, но все же не предполагал, что ты до всего додумаешься. Но и умной тебя тоже не назовешь. Тут я тебя переоценил. Я никак не мог предположить, что ты будешь настолько глупа, что ввяжешься не в свое дело.
— На твоей совести убийство!
— Нет. Это произошло случайно. Я собирался лишь ограбить этого беднягу.
— Но он был убит.
— Хватит истерики! Что мне оставалось делать? Я должен был на что-то решиться. Неужели мне нужно было молить провидение, чтобы меня осенило какой-то счастливой догадкой? — Блэки принялся оборачивать картину бумагой. — Дорогая, почему бы тебе не одеться? Сейчас на верхней палубе начнется ужин для полуночников. Ты не хочешь чего-нибудь перекусить? Будь добра, надень синее платье и те сапфиры, которые я тебе подарил. Не принимай все так близко к сердцу. Я никого не убивал. Смерть Нили явилась печальной случайностью.
Это было не приглашение, а приказ, и Эсме не осмелилась его игнорировать.
Они отправились в бар. Там Блэки заказал шампанское и черную икру, которую подали с блинами, мелко нарезанным луком и густой сметаной.
Эсме кусок в горло не лез, но Блэки жадно набросился на еду. Однако с шампанским все обстояло наоборот. Эсме хотелось напиться, перестать думать об этом человеке и своем дяде, беспокоиться о брате.