Надпись на мемориальной табличке на фасаде была на немецком языке, но Меер узнала фамилию Бетховен и даты, когда он здесь жил.
— Многие поднимают громкую шумиху вокруг Моцарта, — сказал Отто. — Вена сделала из него своего героя. Выпускаются даже шоколадные конфеты с его портретом. Я понимаю, что Моцарт — как бы это сказать — родной сын, он родился в Зальцбурге, это почти что в Вене. Но, как и вам, мне больше по душе Бетховен.
Говорила ли Меер ему об этом, или же он догадался сам, потому что она решила посетить его мемориальный дом?
— Почему? — спросила молодая женщина.
— У него были все основания оставить надежду и отказаться от музыки, но он проявил упорство. Бетховен столкнулся с худшим, что только может ожидать композитора, однако это только сделало его сильнее. Он пошел дальше всех своих предшественников и оказал огромное влияние на всех, кто пришел после него. Бетховен писал музыку, отображавшую человеческую душу.
— Отображала человеческую душу, — повторила Меер, стараясь запомнить это выражение.
Себастьян открыл перед ней дверь, и она вошла в дом. Вестибюль оказался тесным и темным, и из него можно было пройти только на лестницу. Меер стала подниматься наверх. «Двадцать одна, двадцать две, двадцать три». Поймав себя на том, что считает ступеньки, Логан остановилась, но уже через несколько мгновений незаметно для себя начала снова. «Пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть». На шестидесятой, лестничной площадке Меер остановилась.
— Как вы узнали, что нам нужно сюда? — спросил у нее за спиной Себастьян.
— Но вы ведь сами сказали, что квартира на шестом этаже?
— Разве я это говорил?
Крайняя левая дверь была выкрашена белой краской, как и все остальные, но только рядом с ней была табличка с фамилией Бетховен и двумя датами. Себастьян открыл эту дверь, пропуская Меер.
Ослепительная яркость побеленных стен испугала ее, но тут навстречу радушно полились чарующие звуки «Лунной» сонаты. Неуверенно остановившись на пороге, Меер тщательно вытерла ноги и только после этого шагнула вперед.
Отто не пошел за ней. Он остался стоять в коридоре со странным выражением на лице. Девушка проследила за его взглядом. Себастьян смотрел на то место, где она вытерла ноги о коврик.
Но только никакого коврика не было.
Воздух в квартире Бетховена был каким-то не таким; он пах дезинфицирующим средством с ароматом сосновой хвои, а не воском, вином и свежевыпеченным хлебом, как в соседней квартире. И цвет стен был не тот — вместо белоснежных они должны были быть более желтоватыми.
Меер переходила из комнаты в комнату, рассматривая витрины с личными вещами Бетховена, вглядываясь в портреты его современников, в рисунки с изображением улиц Вены начала XIX века, в написанные от руки партитуры, в афиши музыкальных событий. Здесь были выставлены даже чашка для бритья и слуховая трубка великого композитора. Дойдя до последнего ящика, она увидела гипсовый слепок с посмертной маски Бетховена — лицо нельзя было назвать красивым, но оно излучало властность и силу: широкие скулы, волевой подбородок и высокий лоб. Меер рассматривала это лицо так долго, что ей стало стыдно, и она обернулась, проверяя, не следит ли Себастьян за ней; но она была совершенно одна, застывшая в ожидании, словно была возможна связь через столетия.
В соседней комнате девушка остановилась перед роялем Бетховена. Она без труда представила его склонившимся над клавиатурой; клавиши из черного дерева и слоновой кости танцуют под пальцами композитора, извлекающими из них восхитительную мелодию. Вдруг Меер начало трясти; по всему ее телу пробежала холодная дрожь, в голове появилась пульсирующая боль. Комната вокруг озарилась сиянием, расплылась, стала прозрачной. Рот заполнился знакомым металлическим привкусом, от которого заныли зубы. Затылок налился свинцом. Голова закружилась, наполненная звуками музыки, Меер испустила долгий выдох и почувствовала, как из потаенных глубин сознания поднимаются неудержимые ощущения, отнимающие у нее последние силы.
Вена, Австрия
14 октября 1814 года
— Пальцы у вас работают слишком медленно. Попробуйте еще раз. Двигайтесь быстрее, словно вас подгоняет ветер. — Голос Бетховена звучал чересчур громко — композитор слышал себя слишком плохо и не мог его модулировать.
Марго постаралась сосредоточиться… однако она теперь постоянно думала о том, чем занималась — насколько это ужасно и насколько необходимо. Удался ли ее замысел? Доверяет ли ей Бетховен? Как дела у Каспара — ему лучше или хуже? Марго казалось, что она ни разу не дышала полной грудью с тех пор, как Каспар уехал, вот уже девять месяцев назад.
— Вот так гораздо лучше. Но попробуйте снова. Еще быстрее. Почувствуйте больше ветра.
Марго начала перебирать пальцами быстрее. Еще быстрее. И, наконец, стала творить музыку. Не было ничего хорошего в том, что она обнаружила страсть к роялю в процессе коварного обмана.
Закончив, Марго оторвала взгляд от клавиатуры и увидела, что Бетховен одобрительно кивает.
— Да, да. Просто поразительно, как быстро вы все схватываете. Красота и талант. Вы счастливы вдвойне — как и я, имея такую ученицу.
Его заигрывания были настолько чистосердечными, что Марго была обезоружена.
— Благодарю вас, — сказала она, памятуя смотреть Бетховену в лицо, чтобы он мог читать по губам.
— А ваш супруг… ему выпало еще большее счастье.
Тронутая и искренне признательная, Марго накрыла руку композитора ладонью.
— Я часто размышлял о том, чего лишился, так никогда и не женившись. Но, от каких бы удовольствий я ни отказался, это дало мне больше времени на более благородные деяния. — В голосе Бетховена прозвучала гордость, но также эхо одиночества, и Марго не стала убирать руку.
После того как Рудольф Толлер признался, что отдал Бетховену флейту, по закону принадлежащую Марго, в надежде, что композитор раскроет тайну древней музыки, спрятанную в инструменте, майор Арчер Уэллс разработал хитроумный план.
Марго предстояло брать уроки фортепиано у маэстро, что позволило бы ей бывать у него дома и дало бы возможность похитить флейту, как только Бетховен разгадает ее тайну. После этого Арчер должен выкупить инструмент для семейства Ротшильдов, с которым он уже связался. Ротшильды так жаждали получить в свои руки эту музейную редкость, что предложили за него сумму, способную покрыть все расходы на снаряжение экспедиции по поискам Каспара.
Но все зависело от того, согласится ли Бетховен взять Марго в ученицы, и это ее очень беспокоило.
— Марго, ну разве он сможет вам отказать? Разве вам сможет отказать хотя бы один мужчина? — заигрывая, спрашивал Арчер.
Этот комплимент заставил женщину вспомнить о Каспаре, снова ощутить щекочущее прикосновение его дыхания, когда он нашептывал ей на ухо во время того последнего раза, когда они вместе были в опере: «Ты здесь самая красивая женщина, тебе это известно?»