— Нам во что бы то ни стало нужно помешать Себастьяну сыграть на флейте, — продолжала настаивать Меер.
О чем ей как-то сказал Малахай? Первыми вспоминаются те прошлые жизни, которые закончились насилием и трагедией. Если Себастьян исполнит «мелодию памяти» для всех тех, кто собрался в концертном зале, последствия этого могут быть непредсказуемы. Меер как могла быстро объяснила все это Фиске, но тот только кивал, как она видела, продолжая сомневаться.
— Никто не может войти без особого номерного пригласительного билета с голограммой, при этом ваша фамилия должна значиться в списке, — объяснил следователь.
— Но моя фамилия должна там быть. Себастьян сам меня пригласил. В понедельник вечером мы с отцом заезжали сюда, чтобы зарегистрироваться. Скажите это охранникам.
Прежде чем Фиске успел заговорить, один из охранников ответил Меер на чистейшем английском с британским акцентом:
— Мисс Логан, ваша фамилия действительно значится в списке, и у меня есть копия вашего американского паспорта — мне нужен лишь пригласительный билет.
Раскрыв сумочку, Меер принялась лихорадочно шарить в ней, но билета не было. Неужели Себастьян стащил его, пока она мылась в душе? Меер подняла взгляд, собираясь все объяснить, но ее внимание на мгновение привлекло изображение на мониторе системы видеонаблюдения, расположенного справа от металлоискателя. На экране крупным планом показывали оркестр. Меер без труда нашла на сцене Себастьяна. Он играл с выражением одухотворенности, которую молодая женщина так хорошо помнила по школе Джульярда. Отто сливался со своим инструментом в единое целое, между ним и гобоем не было никаких границ. Для него не существовало ни прошлого, ни будущего — никаких воспоминаний, кроме высеченных в памяти нот. Сердце его уже билось в ритме симфонии.
— У меня нет билета, — сказала Меер, обращаясь к Фиске. — Я забыла… оба билета были у моего отца. Его бумажник у вас с собой?
— Нет.
— Врач «Скорой помощи» забрала бумажник у него из кармана, там, в подземелье. Разве она вам его не передала?
— Нет. Но посмотрим, что можно сделать.
Фиске быстро подошел к Кранцу, тот его выслушал и направился на улицу. Меньше чем через две минуты он вернулся. Сначала он отдал Меер часы отца, и она тотчас же надела их, ощутив прикосновение холодной нержавеющей стали браслета к запястью. Затем Кранц протянул ей коричневый кожаный бумажник с обтрепанными до дыр краями, распухший от визитных карточек и клочков бумаги, порванный на сгибе. Почему у отца был такой старый… и тут Меер вспомнила, что сама подарила этот бумажник ему на день рождения, когда ей самой было двенадцать лет, в последний год, когда он жил с ними вместе. Мать отвела ее в магазин на Парк-авеню и терпеливо ждала, пока она по очереди изучала все бумажники — и, наконец, остановилась на этом. Вечером за праздничным столом Джереми развернул подарок, поблагодарил дочь, чмокнув ее в щеку, и пообещал ей, что объедет с ним весь земной шар. И с тех пор он больше никогда не разлучался с ней, потому что у него был с собой ее подарок. Всегда был с собой. До сегодняшнего дня.
Взглянув на монитор видеонаблюдения, Меер прислушалась, пытаясь определить, какое место симфонии исполняет оркестр. Соло гобоя должно будет начаться минут через восемь-девять. Открыв бумажник отца, Меер перерыла счета, кредитные карточки, стала разбирать бумаги и остановилась, увидев фотографию маленькой девочки, сидящей за роялем, с блаженной улыбкой на лице. Края фотографии, как и края бумажника, безнадежно обтрепались. Сунув фотографию в карман джинсов, Меер продолжала поиски, пока наконец не нашла девственно чистый белый конверт с названием концертного зала, напечатанным в углу.
— Вот. — Она протянула охраннику один из голографических билетов.
— Ваша фамилия?
— Я же вам ее уже называла. Пожалуйста, это очень срочно…
— Существуют строгие правила…
— Меер Логан, — поспешно назвала себя Меер.
Взглянув на отцовские часы, видя бегущие секунды, слушая симфонию, она прикидывала, что остается теперь уже меньше пяти минут до соло гобоя. До того, как Себастьян совершит непоправимое и поднесет древнюю флейту к губам, исполнит простую последовательность нот и, возможно, без предупреждения ввергнет неизвестно скольких людей в водоворот страха, горя и мучительных воспоминаний.
— Пожалуйста, быстрее! — умоляюще обратилась к охраннику Меер.
И тут она услышала звуки, зловещий смысл которых поняла только она: начался последний отрывок перед его партией. При таком темпе исполнения ей не хватит времени, чтобы остановить Себастьяна.
Четверг, 1 мая, 20.01
— Со вчерашнего дня Давид Ялом никуда не звонил из своего номера и ничего не заказывал. Администратор гостиницы, наконец, мне перезвонил. Ему пришлось разыскать дежурную по этажу. Табличка «не беспокоить» висит на двери номера приблизительно с двух часов дня, и примерно в это же время Ялом позвонил на внутренний коммутатор и попросил ни с кем его не соединять, — доложила Керри Нельсон.
— Ничего хорошего в этом нет. Вызывай полицию. Попроси немедленно осмотреть номер Давида, — распорядился Пакстон. — Возможно, он до сих пор там. Раненый или того хуже.
— Симфония завершится меньше чем через полчаса… — начала было Керри.
— Я не знаю, имеет ли это какое-нибудь отношение к симфонии, — прервал ее Том, — но этот человек значится в списке тех, с кем хотят свести счеты террористы, и, не исключено, мы единственные, кому известно о его исчезновении.
Кивнув, Керри раскрыла телефон.
Пакстон оглянулся, ища Вайна, но его нигде не было. Торопливо выскочив из импровизированного штаба, Том застал своего заместителя, наблюдавшего по экрану монитора за пропускным пунктом, находящимся в конце коридора, перед выходом на сцену.
— Где Таккер Дэвис? — спросил у него Пакстон.
— Руководит работой всех отрядов, направленных в эти долбаные подземные лабиринты.
— Хорошо. До конца симфонии осталось меньше двадцати минут, и я хочу, чтобы наши ребята работали до тех пор, пока не стихнут последние аплодисменты, — шепотом произнес Том, чтобы не привлекать внимание тех, кто находился поблизости.
Он как никто другой знал, насколько просто посеять панику, а только паники не хватало сейчас в этом замкнутом пространстве, где собралось больше двух тысяч человек. Но что гораздо важнее, Пакстон беспокоился о том впечатлении, которое производит его компания. Не могло быть и речи о том, чтобы кто-нибудь из верхушки МАСБ заподозрил, что у него есть какие-то проблемы.
— Вся замеченная активность объясняется перемещениями крыс, живущих…
— К черту крыс! — остановил его Том. — Я понимаю, что никаких прямых улик нет, понимаю, что под землей многие мили тоннелей, но мы имеем дело с пропавшей партией семтекса и пропавшим журналистом. Если Давида Ялома держат заложником под землей, мы должны узнать об этом и быстро очистить концертный зал.