После паспортного контроля и получения багажа мы с «шери» еще долго ждали в очереди на такси. Лимузинов не было, по крайней мере, я не смог их найти. Шаттл отеля тоже отсутствовал, хотя наш отель и назывался «Хайат Редженси Дубай».
Я как-то привык, что в аэропорту всегда дежурят шаттлы дорогих отелей, и рассчитывал на удобный трансферт. Но, к сожалению, оказалось, что в Дубае эту услугу надо отдельно заказывать, к тому же заранее.
Короче, неуютно, долго, нудно, но все-таки мы в конце концов добрались до отеля и завалились спать.
Катрин, правда, все равно, несмотря на усталость, распаковала свой чемодан и разложила его содержимое по полкам. Я обратил внимание на обилие платьев для коктейлей в ее багаже. Особенно она гордилась и, как ребенок, хвасталась длинным черным от Валентино, с какой-то блестящей висюлькой.
Я почувствовал, что платье у нее недавно, может быть впервые. Она восхищалась им, играя и вертясь перед зеркалом. Но в то же время наметанному глазу было видно, что оно не новое. Странно…
Вообще-то, глядя на ее гардероб, опытному человеку, привыкшему к путешествию с женщинами, у которых хорошие наборы шмотья, становится ясно: тут что-то не так.
Уже потом, после того, как Катрин раскрылась передо мной в качестве офицера контрразведки, когда я увидел ее в ладном кителе с погонами и наградами на высокой груди, я сообразил: ее наряды, обувь, сумки, аксессуары большей частью взяты напрокат.
Возможно, у «конторы» есть какой-то свой загашник, а может быть, они решают эту проблему каким-нибудь аутсорсингом. Я не знаю. Но дорогие шмотки секретным агентам не принадлежат.
Ну, тогда я об этом не очень-то и думал.
Номер у нас был двухкомнатный — довольно просторная спальня и холл, — метров семьдесят, наверное.
Катрин наотрез отказывалась спускаться в отеле на завтрак. Поэтому мы всегда заказывали еду в номер.
С Филиппом Губэ она встретилась уже на следующий день. По легенде, они якобы должны были с ним подписать некие важные бумаги. Плюс Катрин привезла ему какой-то особый банковский чек, на сумму то ли тридцать, то ли сорок миллионов евро.
Этот самый чек она в открытом конверте передавала мне дважды, под предлогом, чтобы я убрал его в сейф, который находится у нас в номере. Ожидалось, видимо, что по дороге я рассмотрю его из любопытства. Но мне, честно говоря, было все равно. Меня чужие миллионы не касались, и я даже не открывал конверт.
В конце концов этот чек Катрин привезла обратно во Францию. Очевидно, что-то якобы не срослось с Филиппом. Хотя вроде бы они оба были довольны своими делами.
Вернувшись вместе во Францию, мы проходили пограничный контроль в Ницце, в терминале 1. Женщина-таможенник обратила внимание на эффектную мадам, поэтому досмотрела ее и мой багаж. Но страж границы не стала открывать маленькую сумку Катрин, в которой находился чек.
Я искренне считал, что перемещение чека через границы не регулируется никакими правилами или законами. Это ведь бумажка, и непосредственно оплата деньгами осуществляется инде.
Однако, благополучно пройдя таможню, Катрин сказала мне, что чек — это «средство платежа» (titre du paiement) и что его нельзя возить вот так запросто. Агент Виржинго, оказывается, во время досмотра реально напряглась: видимо, не хотела осложнений.
Я, со своей стороны, теперь совершенно уверен, что все эти «чеки», «контракты» и бла-бла-бла были фейком, обманом, фальшивкой.
Но фейком на самом деле очень качественным, таким, что, если я вдруг решу проверить его подлинность (например, сделаю фотку чека айфоном и попрошу друзей проверить), проверка покажет: бумаги подлинные.
Но вернемся в Дубай.
На следующий день мы встретились с Филиппом уже все вместе. Встреча проходила в японском ресторане, прямо в нашем отеле, на первом этаже. Филипп пришел со своим взрослым сыном. Катрин надела красивое, простое платье, которое ей было очень к лицу, и туфли на высоких каблуках. Обычно мы одевались гораздо проще.
Филипп оказался сговорчивым симпатичным малым с большим чувством юмора. Невозможно было представить, что этот респектабельный господин находится в розыске ФБР США, Интерпола и полицейских служб еще нескольких стран. Я все-таки нагуглил про Филиппа после нашей встречи под настойчивым давлением Катрин.
Во время делового ланча мы весело и продуктивно поболтали. Филипп сказал, что денег даст, но не четыре миллиона евро и не двенадцать миллионов, а только пятнадцать, и не копейкой меньше. Ссуда будет под одну целую и восемь десятых процента годовых на пять лет. Кредит можно будет потом пролонгировать. Меньше пятнадцати миллионов бедняжка дать не мог — это минимальный транш, по его словам.
«Сынок» международного жулика внешне вовсе не походил на «папу». Хотя парень мне понравился. Он сказал, что ему двадцать три, но я бы дал ему двадцать шесть — двадцать семь, и никак не меньше. Особенно удивляли меня его весьма зрелый ум и жизненная опытность, сквозившая в каждом жесте или реплике. Теперь, после развязки этого квеста, я не исключаю, что молодой человек тоже служил в полиции и на самом деле просто сопровождал подследственного, чтобы «мистер Эдвардс» не сбежал ненароком.
Я почти ничего не ел, боялся сказать что-нибудь невпопад и сорвать сделку. Вроде отлично наклюнулось, и было бы глупо упустить свой шанс из-за неверного слова… Сейчас мы, конечно, понимаем, как наивно я себя вел. Участники спектакля, наверное, от души посмеялись надо мной потом. Но зато искренне.
Когда Филипп и его спутник наконец ушли, мы перешли в другой бар и еще посидели в лобби. Катрин заказала себе свой любимый «Дом Периньон» а я осушил солидный стакан «Кровавой Мэри». Коктейль мне не понравился. Ни вкус водки в нем, ни помидоры; да и вообще, интуиция подсказывала мне, что ничего из затеи с Филиппом не получится. Не знаю почему, но было такое чувство.
Катрин, наоборот, ожидала от меня фонтана эмоций и всплесков радости. Я в угоду ей попробовал побулькать, но вскоре перестал.
О чем мы говорили с ней? И в этот раз, и вообще, когда выпадал случай поболтать, я рассказывал ей о России, о забавных эпизодах из своей жизни, пересказывал свой новый сценарий. (Я как раз написал фабулу истории о растаманах.)
Катрин действительно было интересно — она много смеялась, сопереживала: повествование ее захватывало. Вообще, она была бы открытым, замечательным человеком, если судьба повернулась бы иначе.
Однажды ночью возле бассейна она вдруг сказала мне странную фразу, искренне и растерянно:
— Русские девки врут, дуры.
— О чем врут?
— Ну, они говорят, что русские мужчины грубые и думают только о себе.
— ? А где ты их нашла, этих девок?
Катрин осеклась и стала путано объяснять, что пересекалась с коллегами из мира финансов.