Биддл сидел у окна, профилем к переулку, и это говорило мне о многом: он невосприимчив к окружающему; он не понимает, что стекло не представляет собой защиты от снайпера или от обычного киллера; он думает как гражданское лицо, а не как шпион. Некоторое время я спокойно рассматривал Биддла, представляя себе высокий природный интеллект, за стенами которого он находил укрытие, когда чувствовал свое несоответствие требованиям окружающего реального мира. Лига Плюща, возможно, ученая степень, что вместе могло дать ему больше знаний об офисных коридорах, чем об улице; женитьба без страстной любви, но на правильной женщине, которая родила положенных двоих или троих детей, при этом, послушная долгу, следовала за ним по карьерной лестнице от одной должности до другой; теперь она скрывает растущее чувство крушения и зародившееся отчаяние за улыбками на коктейлях и все чаще — прикладываясь к охлажденной бутылке шабли или шардонне — так легче справляться с тишиной пустых и одиноких дней.
Я зашел. Дверь открылась и закрылась с явно слышимым звуком, но Биддл не поднял головы.
Я двигался по темному деревянному полу мимо канделябров в стиле ар-деко, викторианских столиков и стульев, рояля. Только когда я уже фактически стоял над ним, Биддл поднял голову от своего чтения. И отпрянул.
— К-какого черта?! — запинаясь, воскликнул он.
Я сел напротив. Биддл начал было вставать. Я остановил его, твердо положив руку на плечо.
— Сидите, — тихо произнес я. — Пусть ваши руки будут там, где есть. Я пришел только поговорить. Если бы я хотел вас убить, вас бы уже не было.
Его глаза широко раскрылись.
— Какого черта? — повторил он.
— Успокойтесь. Это вы искали меня. Вот я и пришел.
Он сделал резкий выдох и сглотнул.
— Извините, просто не ожидал увидеть вас здесь.
Я ждал.
— Ну ладно, — после небольшой паузы произнес Биддл. — Первое, что мне хотелось бы заявить: Уильям Хольцер здесь ни при чем. — Я все еще ждал. — Я имею в виду, что у него было немного сторонников. Никто, собственно, по нему не тоскует.
Сомневаюсь, чтобы даже семья Хольцера тосковала по нему. Я еще подождал.
— Чего бы нам хотелось, то есть почему мы искали вас, — продолжал он, — нам бы хотелось, чтобы вы… э-э… вмешались кое в чью деятельность.
Новый эвфемизм, подумал я. Так захватывает.
— Кого? — спросил я, чтобы дать Биддлу понять, что он наконец на верном пути.
— Ну, не так быстро. Прежде чем мы поговорим об этом, мне нужно быть уверенным, что вас это заинтересует.
Я взглянул ему в глаза:
— Мистер Биддл, надеюсь, вы осведомлены, что я очень избирателен насчет тех, в деятельность которых «вмешиваюсь». Поэтому, не зная, о ком идет речь, я не могу вам сказать, заинтересует это меня или нет.
— Речь о мужчине.
— Хорошо, — кивнул я.
— «Хорошо» означает, что вы заинтересовались?
— Означает, что вы еще не заставили меня потерять интерес.
Теперь кивнул он.
— Вы знаете человека, о котором мы говорим. Вы встречались недавно, когда он следил за вашим знакомым.
Только длительная тренировка не позволила мне выказать удивление.
— Назовите его.
— Канезаки.
— Зачем?
Он нахмурился:
— Что значит «зачем»?
— Скажем так: не очень счастливая история моих отношений с вашей организацией требует более высокого, чем обычно, уровня открытости.
— Прошу прощения, я не могу сказать вам больше, чем уже сказал.
— Прошу прощения, но вам придется.
— Или вы не возьметесь за работу?
— Или я возьму вашу жизнь.
Биддл побелел, но не утратил хладнокровия.
— Не уверен, что наш разговор совместим с угрозами, — заметил он. — Мы обсуждаем деловое предложение.
— Угрозы, — произнес я задумчиво. — Я достаточно долго остаюсь в живых благодаря заблаговременному определению и устранению «угроз». Поэтому вот мое деловое предложение к вам. Убедите меня, что вы не представляете для меня «угрозы», и я не буду вас устранять.
— Не могу поверить! — возмутился он. — Да вы знаете, кто я такой?
— Расскажите мне, чтобы я не перепутал надпись на надгробии.
Биддл сердито посмотрел на меня. Через секунду кивнул:
— Хорошо. Я скажу вам. Но только потому, что вам есть смысл это знать, а не из-за ваших «угроз». — Он отхлебнул из чашки. — Канезаки вышел из-под контроля. Он руководит программой, которая может вызвать проблемы по обе стороны Тихого океана, если только о ней станет известно.
— «Сумерки»? — осведомился я.
У Биддла отвисла челюсть.
— Вы знаете… как вы можете это знать, откуда? От Канезаки?
«Тупой ты ублюдок, — подумал я. — Откуда бы я это ни знал, ты только что дал подтверждение».
Я взглянул на него:
— Мистер Биддл, как, вы думаете, мне удалось так долго сохраниться в сфере моей деятельности? Я сделал своим бизнесом знать, куда я вхожу и соответствует ли награда риску. Именно так я остаюсь живым, а мои клиенты получают то, за что платят деньги.
Я подождал, пока Биддл переварит этот новый для него взгляд на мир.
— Что еще вы хотите знать? — спросил он через некоторое время, стараясь говорить жестко.
— Много чего. Теперь расскажите, почему вы решили, что Канезаки должен нести ответственность. Как я понимаю, до недавних пор вы считали его многообещающим юношей.
Биддл сморщил нос, словно от неприятного запаха.
— Это он так считал. Извините меня, но простое наличие японской крови никому не гарантирует глубокого понимания этой страны.
Я покачал головой, чтобы показать, что его замечание не оскорбило меня.
— Чтобы глубоко понимать эту страну, любую страну, необходимы годы изучения, опыт, — продолжал он. — Но этот малый, он считает, что знает достаточно, черт возьми, чтобы разрабатывать и вести свою собственную внешнюю политику. Ладно вам известно, что такая программа была. Но ее закрыли полгода назад. Я не обязательно согласен с ее закрытием, но мои личные мысли по этому вопросу не имеют отношения к делу. Что имеет отношение — так это то, что Канезаки продолжает самостоятельно вести программу.
— Могу представить, где это станет проблемой, — заметил я.
— Да, знаете ли, его по-человечески жаль. У него есть увлеченность, да и талант. Но вопрос необходимо разрешить, пока не дошло до серьезного ущерба.
— Что вы хотите от меня? — спросил я.
Он уставился на меня: