Существует обширный цикл сказок, в которых главным героем является полумедведь-получеловек. Так, герой латышского эпоса, богатырь Лачплесис…
«…в лесу дремучем / Был рождён медведицей; / Там отец его, отшельник, / Жил, храним бессмертными. / Лачплесис медвежьи уши / От косматой матери / С богатырской дивной силой / Вместе унаследовал. / Если кто-нибудь сумеет / Уши отрубить ему, / В тот же миг его покинет / Сила непомерная…»
В российском варианте (сказка называется «Про Ивана Медвежье Ушко») дело происходило так:
«Жил поп. У попа была попадья очень красивая, и ходил медведь, и три года на неё зарился. На четвёртый её и увёл. Вот жить им, жить — родился сын, нарекли именем: Иван Медвежье Ушко. Иван Медвежье Ушко растёт не по дням и часам, и вырос он большой, и говорит матери: „Что же, мама, у нас тятенька мохнатый, а мы не мохнатые?" „А то, что, Ваня, мы русские, а он зверь лесовой". „Пойдём-ка матушка, на Святую Русь"! Она же говорит: „Где же нам уйти на Святую Русь? Он нас съест!“ Насушили сухариков и пошли. Мать идёт впереди, а Иван сзади. Он ей все ноги обтоптал. Медведь бежит следом и рычит: „Съем! Сына вырастила и ушла! Добегу — съем!" Этот, Иван Медвежье Ушко, сзади шёл. Медведь налетел, он, Иван, взял медведя за ушко, — туловище вылетело, а шкура в руках у Ивана Медвежьего Ушка осталась. Вот он и говорит: „Куда, мама, эту шкуру нести?" „Неси, сынок — говорит, — дают за неё денежки белые, денежки серебряные". Вот они пришли к попу в сад. Поп и увидел их. Она яблони сгибает, яблоки летят, а Иван Медвежье Ушко деревья сгибает да с корнем воротит. Она и говорит: „Почто ты яблони выворачиваешь?" „Да я вижу, что ты сгибаешь, и я сгибаю". Поп увидел их, узнал жену, поздоровался с ними. Иван Медвежье Ушко стал жить-поживать у попа, стал ходить на улицу, играть с ребятами. Кого за голову схватит, голову оторвёт, ногу схватит — ногу оторвёт, руку охватит — руку оторвёт. Всех соседских ребят изуродовал. Стали соседи ходить к попу жаловаться. „Что же у тебя сын за вольница? Всех ребят изуродовал". Иван Медвежье Ушко видит, что дело неладно, и говорит: „Папенька с маменькой! Скуйте мне в 30 пудов палицу! “ Вот он вышел в поле, в широкое раздолье. Кинул палицу — улетела палица под небеса. Схватил, переломил её, пошёл домой, плачет.
„Папенька и маменька! Вы надо мной насмехаетесь! Скуйте мне ещё раз в 60 пудов палицу!“ Вышел в поле, широкое раздолье, схватил, опять переломил. Идёт опять и плачет: „Ах, папенька с маменькой! Вы надо мной насмехаетесь! Дайте денежки, что за кожу выручены, я сам скую“. Вот он и пошёл к кузнецу. Сковал в 90 пудов палицу. Вышел в чистое поле, широкое раздолье, выкинул палицу, схватил — не переломилась. „О, это по мне дубинка!“».
И ещё пятьдесят страниц подвигов в этом роде.
Похожий мотив присутствует и в фольклоре столь далёких от славянских стран азиатских эскимосов. В легенде «Приёмыш» рассказывается, как медведица загрызла беременную женщину и воспитала её ребёнка, который, естественно, вырос здоровенным богатырём. В чукотской сказке «Медвежьи ушки» также развивается уже упоминавшаяся в других легендах идея близости медведя и человека (женщины), которая сама по себе подразумевает родственные связи между людьми и медведями в более общем, натурфилософском смысле. При этом в ней сохранён уже упомянутый лейтмотив о богатыре с медвежьими ушами.
Пошли женщины за растениями в тундру. Далеко ушли. Стали выкапывать корешки, собирать растения. Увидели медведицу. Подошла к ним медведица. Испугались женщины, побежали. Одна девушка не успела убежать. Медведица повела её в берлогу-ярангу. Женщины прибежали домой, рассказали, как девушку увёл медведь. Охотники пошли искать её, но не нашли. Оставила медведица девушку в берлоге-яранге, а сама пошла за братом-медведем, привела его. Стали они жить вместе. Женщины хозяйством занимаются, еду готовят. Муж-медведь на охоту ходит. Родился у них медвежонок, а потом сын с медвежьими ушками. Живут дружно. Женщина шкуры выделывает, детей растит. Медведица во всём ей помогает. Муж-медведь охотится, семью кормит. Пошли искать дочь старые родители. Найти не могут. Встретили лисичку, всё ей рассказали. Она обещала помочь. Пошли за лисичкой старики, привела она их к берлоге-яранге. Дочь и муж-медведь встретили их. Хорошо встретили медведи стариков, покормили. Повидали они дочь, внуков, погостили недолго и собрались домой. Медведь пошёл их проводить, довёз до дому. Лисичка пошла с ними. Около посёлка старики простились с медведем, взяли подарки и пошли домой. Рассказали всем, что видели. Лисичка осталась с ними жить. Всё.
У канадских эскимосов в их «Сказке о медвежонке» обыгрывается противоположный сюжет — как женщина усыновила медвежонка, который кормил её в старости мясом своих собратьев. В эскимосской легенде «Младший сын» бурые и белые медведи сторожат жилище людоедов. По преданию аляскинских эскимосов, медведи, как и другие хищники, были сотворены Вороном, создавшим мир для устрашения человека и травоядных животных.
Много-много лет тому назад на берегу Ледовитого океана эскимосская женщина родила двойню. У женщины уже было несколько ребят, а эти близнецы были необыкновенными. Один из них весь, с головы до ног, был покрыт длинной снежно-белой шерстью, а второй — пушистым коричневым мехом. Близнецы не были похожи на обыкновенных детей, и мать не захотела держать их дома, унесла подальше от своего иглу и там оставила. Когда мать удалилась, ребёнок, покрытый белой шерстью, поднялся и побежал к берегу, а потом зашагал по замёрзшему морю. Второй ребёнок, покрытый коричневым мехом, отвернулся от моря и пошёл вглубь суши, к горам. Вот так устроили они свою жизнь. Однако эскимосы не называли их людьми. Они называли их Нанук — то есть медведь.
Но несмотря на это, многие эскимосы считают, что медведи — их двоюродные братья. А причина такова.
Как-то один из охотников зашёл по льдинам слишком далеко в открытое море. Внезапно поднявшийся тёплый ветер оторвал льдину и унёс охотника далеко от берега. Много дней охотнику пришлось странствовать по бурному морю, перескакивая с одной льдины на другую. Когда он был уже до полусмерти измучен голодом и усталостью, встретил белого медведя. Зверь смотрел на охотника приветливо и — что самое удивительное — говорил человеческим голосом. Он разыскал пищу для заблудившегося охотника и остался при нём, не дал ему погибнуть.
Когда ветер прибил льдину к берегу, охотник попросил у медведя какую-нибудь вещь в подарок. Медведь поднял свой мех, под ним была одежда, такая же, как у эскимосов, он вынул из своих муклюков шнурок и подарил его охотнику. Эскимос поблагодарил за это, а медведь ушёл обратно во льды.
Когда охотник возвратился в своё селение, он рассказал о своём приключении, но ему никто не поверил. Тогда он вынул шнурок, подаренный медведем. Никто из собравшихся не видывал такого шнурка и не мог также понять, как он был изготовлен и выдублен. И после этого все поверили, что охотник говорил правду.
Десятилапый медведь, известный на нашей стороне Берингова пролива как къочатко, также присутствует в мифологии американских эскимосов. Только там это не постоянно действующее лицо, а эпизодический персонаж, которого в конце концов убивает некий смельчак. Довольно много в преданиях эскимосов Аляски говорится о «красных медведях», которые на поверку оказываются медведями бурыми, скорее всего — тундровыми гризли. Их происхождение объясняется на этот раз следующей причиной.