— Слышал, — произнес пониженным голосом Тарзи.
— Поэтому я здесь присутствую, как вы выразились, господин министр, в качестве мстителя, но никак не труса и не предателя.
— Вы умеете говорить страстно и убедительно, господин Бекович-Черкасский, — это была похвала из уст скупого на доброе (в смысле, похвальное) слово Махмуд-бека. — Предположим, я тоже сторонник той точки зрения, что Афганистан в первую очередь должен ориентироваться во внешних делах на своего великого северного соседа. Но я не знаю ваших истинных намерений и настоящих полномочий, чтобы продолжать предметные разговоры с какими-то гарантиями. Вы сами понимаете, что благородный статус мстителя в данном случае не подходит.
— Понятное дело, что я здесь присутствую не в качестве штабс-ротмистра царской армии, к тому же еще и без погон. Я — спецпредставитель Всесоюзной чрезвычайной комиссии, занимающийся вопросами установления Советской власти в Туркестане, Василий Дурманов.
— Вы еще вдобавок ко всему и Василий Дурманов? — вырвалось у Тарзи, но он тут же вернулся к дипломатическому тону беседы. — И каковы же цели вашего правительства в регионе?
— Мы намерены распространить власть Москвы на все национальные окраины, входившие в состав Российской империи. Таким образом, в скором времени мы вновь прочно закрепимся на вашей северной границе, и в Кремле очень бы хотели, чтобы Афганистан был дружественной нам страной, а не вел себя как наймит международного империализма.
— А как же с правом наций и народов на самоопределение, которое провозгласил великий наиб Ленин? — спросил Тарзи. — Мы очень рассчитывали на то, что, после того как наши туркестанские братья обретут свободу от царских пут, мы сможем с ними объединиться и совместно противостоять тому же британскому колониализму.
— Право, господин министр, сохранится, но пока чисто в декларативном смысле. К сожалению, территории, реализовавшие свое право на самоопределение, стали злейшими врагами большевистской России, а возникшие на них новые буржуазные государства превратились в рассадники контрреволюции. Поляки Пилсудского уже напали на Советскую Украину, заняв часть ее земель. Финский фельдмаршал Маннергейм полгода торговался с Колчаком, обещая направить на Петроград сто тысяч своих отборных солдат в обмен на признание Директорией независимости Финляндии. От этой дьявольской сделки нас спасло исключительное упорство верховного адмирала, твердо стоящего на позициях единства и неделимости империи. А мой бывший командир генерал Юденич постоянно зализывает раны, прячась в Эстонии. Так вот, уважаемый Махмуд-бек Тарзи, мы не хотим, чтобы Бухарский и Хивинский эмираты играли ту же неблаговидную роль враждебных лимитрофов на юге России.
— Афганистан мог бы выступить в качестве гаранта, что со стороны Центрально-Азиатской исламской федерации никаких враждебных действий в отношении Советской России впредь никогда не повторится.
— Нас в принципе не устраивает такая постановка вопроса, — сказал, как отрезал, Урус-Кяфир. — Новых государств за счет бывших имперских территорий на юге не будет. Вместо эмиратов уже учреждены Бухарская и Хивинская народные советские республики, которые сохранят свой суверенитет в рамках единой страны, но оберегать их от внешних посягательств будет Красная армия, стоящая на службе народа, а не нукеры, преданные, пока им за это платят, исключительно своим эмирам.
— Суверенитет предполагает самостоятельную внешнюю политику, господин Бекович-Черкасский. — Тарзи все еще пытался возражать, хотя его аргументы были уже, судя по всему, на исходе.
— Бухара и Хива могут иметь особые отношения с Кабулом и даже вступать с ним в определенные конфедеративные сношения. Но межевой раздел интересов все же будет проходить по Амударье и Пянджу.
— Я подумаю о ваших предложениях, господин Бекович, — сказал посол на прощание, пожимая телохранителю руку.
— Думайте, только не медлите с ответом, господин министр, а то можете опоздать, — предупредил Урус-Кяфир, в знак уважения резко, по-офицерски склонив голову. — Сегодня Россия крайне нуждается в международном признании. Афганистан — первая страна, выказавшая свое намерение установить с нами дипломатические отношения. Но нынешняя реальность такова, что мы уже бьем своих врагов — контрреволюционеров и интервентов — на всех направлениях и в скором времени полностью восстановим контроль над всей страной и перейдем к мероприятиям по организации мировой революции. Тогда нас обязательно признает вся Европа и Америка, а вы в итоге упустите шанс стать первыми в этом ряду. Помните, господин Тарзи, времени осталось мало.
— Позвольте полюбопытствовать, господин Бекович-Черкасский. — Махмуд-беку явно не хотелось расставаться с интересным собеседником. — Василий Дурманов — это ваш псевдоним разведчика или большевистская партийная кличка.
— Спешу удовлетворить ваше любопытство, господин Тарзи, — Урус-Кяфир открыто улыбнулся своему визави. — В России давно уже не в моде сословные браки, поэтому мой отец, потомственный князь, дворянин, женился на простой крестьянской девушке Ефросинье Дурмановой. Ее родной брат, мой дядя Василий Яковлевич, служил на флоте простым матросом и погиб в русско-японскую войну на рейде Порт-Артура во время взрыва флагманского корабля «Петропавловск» вместе с адмиралом Макаровым. Признаюсь, в ВЧК, которую я представляю, не очень поощряют ношение знатных родовых фамилий. Поэтому в память о своем покойном дяде я и взял его полное имя и использую его сегодня в служебных целях.
— Хорошо, господин Бекович-Черкасский, позвольте, я вас буду называть так, — сказал Тарзи, не выпуская из своих ладоней руку Урус-Кяфира. — Я позвоню вам в течение недели и дам ответ. Но знайте заранее, я на вашей стороне. Вы меня убедили.
— Да, кстати, уважаемый Махмуд-бек. — Телохранитель фамильярно взял дипломата за пуговицу на его смокинге, что должно было, видимо, символизировать удовлетворение итогами разговора и хорошее расположение духа. — Чуть было не забыл вам сообщить. На днях в Москву прибыл Исмаил Энвер-паша, который, как предполагается, будет представлять интересы советского центра в Бухарской республике.
— Но это совсем меняет дело, господин Бекович-Черкасский! — Тарзи не скрывал сильного душевного волнения, которое у него вызвало это неожиданное известие. — Для нас, младоафганцев, лидер младотурок — кумир и пример для подражания. Это вам говорю я, об этом же вам скажет и Аманулла-хан. Но как вы, русские, сподобились на сотрудничество с ним. Ведь по его приказу уничтожили такое количество ваших соотечественников.
— Революционная целесообразность, господин министр, — объяснил Урус-Кяфир. — Ничего личного и лишнего. Вот британцы, обрабатывая вас идеологически, убеждают, что, связавшись с нами, вы потеряете свою религию — ислам. А товарищ Ленин, между прочим, в ответ на эти злобные вымыслы учредил в Москве Общество единения Революции с Исламом, в котором сейчас работает бывший османский сераскир. Значит, он нам вовсе не враг. К тому же в Кремле сегодня больше склонны доверять туркам, нежели армянам, которых Энвер-паша истреблял. Среди последних есть высокопоставленные большевики, но неизмеримо больше националистов, бредящих о возрождении Армении в границах Империи времен Тиграна Великого — это I век до христианской веры. Такие устремления противоречат советской политике мировой революции.