— А я туда и не стремлюсь, Файзи. Ты, кстати, некоторые эмоциональные моменты нашего разговора с Мухаммедом-Достом не разглашай, а то меня исключат из партии за то, что я так подставил наше единственно верное идеологически-философское учение, и передадут кабульским властям на расправу.
— Что, я враг своему здоровью? — успокоил меня Сайдуллаев.
* * *
Нет, все-таки неисповедимы пути офицерские. Еще вчера с меня грозились сорвать погоны и регалии, а сегодня я — герой. Мухаммед-Дост Чаквари сдержал свое слово и уже через три дня закрыл свою территорию для контрабандных караванов с оружием. Взамен он получил от нас все необходимое, что пожелал. В скором времени его примеру последовали и некоторые другие пуштунские вожди. Хайберская «мышеловка» захлопнулась на несколько лет. И в этих краях стало заметно спокойнее.
Проход вновь откроют только в 1986 году. Лойя-джирга склонит к этому решению нового президента Афганистана Наджибуллу — пуштуна из племени ахмадзаи, — на его же голову. Через десять лет именно по этой дороге придут в Афганистан талибы — учащиеся пакистанских медресе, представители наиболее реакционной фундаменталистской исламской группировки, которые и повесят его, отрешенного от власти и четыре года вынужденного скрываться на территории миссии ООН в Кабуле, на первом столбе.
Но до этого было еще далеко. Мое донесение подробно разобрали и проверили в Москве, на Бабрака Кармаля, понятное дело, надавил Кремль, и тот по-свойски разобрался со своими «ласковыми детьми», пытавшимися «сосать сразу у двух маток», кого-то даже казнил, но этим я уже не интересовался. Мне дали капитана, Калитвинцеву — полковника. Он написал на меня еще одно представление и сказал:
— Коли дырочку на мундире для второй Красной Звездочки, капитан.
Я не стал торопиться с эти делом и правильно сделал, а то бы испортил себе парадный китель. Ордена мне так и не дали — нашелся какой-то чинуша уже на ближних подступах к Кремлю, который изрек буквально следующее: за дипломатические победы пусть получают награды дипломаты, а военные должны стяжать их себе на поле боя. Я, сказать по правде, не очень-то и расстроился по этому поводу. В коллекции моих трофеев осталась другая звездочка из настоящего золота 333-й пробы — шестиконечная звезда Давида, ставшая определенной вехой в деле овладения премудростями моей профессии — военного разведчика.
Александр Латынин зашел в кабинет, увидел мраморно-бледное лицо начальника разведки 40-й армии Корчагина и сразу понял: полковник явно не в духе. «Сейчас опять казнить начнет», — подумал он, вспомнив реплику из любимого кинофильма.
— Завтра, с наступлением темноты, пойдешь со своими архаровцами в поиск! — мрачно произнес полковник, даже не поздоровавшись и не отрывая взора от карты.
— Я бы удивился, товарищ полковник, — ответил Латынин, желая хоть как-то разрядить гнетущую обстановку, — если бы услышал от вас что-то другое. А то постоянно одно и то же: пойдешь в разведку, пойдешь под трибунал. Или еще, что бывает гораздо чаще: а не пойти ли тебе, то есть мне, на букву «ха», стоит только что-то у вас попросить для себя или своих бойцов.
Корчагин на шутку отреагировал, даже пытался выдавить из себя некое подобие улыбки, но у него ничего не получилось.
— Я за эти два дня побывал в этом самом месте да еще в другом — на пять букв не меньше двухсот раз. Посылали все, включая наших «главных» политруков.
В кабинете установилась тягостная тишина.
— Дело серьезное, старший лейтенант, — продолжил полковник Корчагин. — Позавчера у наших пропала разведгруппа Сиговца — все четырнадцать человек. Вошли они на территорию противника у себя в Кунаре, а вернуться должны были у нас в Джелалабаде. Подумать только: Сиговец, Аблуллаев, Малюгин — два года войны, а даже сигнал в эфир подать не успели.
Латынин почернел. Всех участников этого разведпоиска он знал лично, по-хорошему считал их своими конкурентами, способными профессионально выполнить любую поставленную перед ними задачу. И вот теперь ему придется доделывать то, что оказалось не под силу его старинному другу и сопернику. «Живы ли ребята? — на этот вопрос Латынин ответил сам себе если и не отрицательно, то с большим сомнением. — Были бы живы, не молчали, как-то дали бы о себе знать».
— Вот карта Черных гор. — Полковник властным жестом пригласил Латынина к столу. — Что-то у них там есть. А вот что именно, никто пока сказать не может. Группа Сиговца должна была проделать путь в 16 километров до пункта проведения разведпоиска и потом еще 12 в обратном направлении. Так что твоя задача усложняется.
Маршрут туда легче и короче. Возвращаться будете к соседям, поскольку, как я предполагаю, капкан за вашей спиной тут же захлопнется. Путь на север идет круто в горы, около пяти километров пройдет вдоль ущелья. Затем пологий спуск в долину. Там, у мазара Рахманкулло, вас, скорее всего, будут уже ждать духи. Здесь у них везде передовые порядки и засады. Сиговец этот рубеж преодолел ночью. Оказавшись над ущельем, он единственный раз вышел на связь с командованием. Дальше была тишина. На эту точку, за полтора километра от ближайшей заставы, можешь по рации вызывать вертушки. Если что-то произойдет до этого, поддержку с воздуха мы тебе обеспечить не сможем, так и знай.
— Почему? — так, для поддержания разговора, поинтересовался старший лейтенант.
— Мы за две недели потеряли над этим районом два вертолета. Они пропадали, когда углублялись над территорией противника дальше чем на два километра. Возможно, в интересующем нас месте у них установлены скрытые системы ПВО. Как будешь идти, надеюсь, понял?
— Понял, товарищ полковник.
— А теперь, что будешь делать в пункте назначения. Нужно обязательно взять языка, желательно доставить его живым, если не получится, допросить на месте с особым пристрастием. С вами пойдет переводчик Коваль, парень тренированный. Это все чушь, как ты успел понять, что эти слуги Аллаха не боятся смерти. Все они — подлецы и трусы, когда речь заходит о спасении их собственной шкуры. И запомни: провалишь операцию и вернешься живой, отдам под трибунал, на сей раз без шуток, а сам застрелюсь. Если погибнешь, тогда просто застрелюсь. Мне Москва пообещала башку снять без наркоза, если я через три дня не доложу, что там происходит и какие меры предприняты.
— Неужели все так серьезно, товарищ полковник?
— Более чем серьезно, старлей.
* * *
Позавчерашний разговор с Корчагиным Латынин вспоминал за два часа до рассвета. Перед ним внизу находился мазар Рахманкулло, вокруг него копошились тени — вооруженные до зубов люди в чалмах и стеганых халатах. Всего их было не более двадцати. Для его бравых ребят, загорающих здесь уже битый час, возможно, это и не много, но чувствовалось, что вся местность буквально напичкана духами, которые при необходимости хлынут на них из-за всех камней. Ефрейтор Ищук колдовал над разбитой рацией. Взятый во время скоротечной стычки с душманами язык со связанными за спиной руками стоял на карачках, что-то лопотал на своем пушту и усердно бил челом в ту сторону, где находится Мекка. «И как только научились определять, гады!» — подумал Латынин.