— Что вы от меня хотите, рассказывая мне все эти страхи? — Рагиб-бей был сбит с толку речами собеседника и едва мог поддерживать беседу наводящими вопросами.
Смоллетт встал, подошел к окну, отодвинул портьеру, глотнул виски из бокала и сказал Рагиб-бею:
— Полюбуйтесь, какая дивная восточная ночь на улице.
— Вы мне зубы не заговаривайте, мистер Смоллетт. Что вы задумали? Меня просто-таки распирает от нетерпения побыстрее это узнать.
— Послушайте, генерал, — обратился британец к Примакову.
— Во как! — сардонически отреагировал на подобный «официоз» Рагиб-бей и, немного помолчав, пристально разглядывая своего визави, добавил: — Я не генерал. У нас в СССР нет генералов. А что касается советских воинских званий, то я — бывший командир кавалеристского корпуса.
— По-нашему, все равно генерал. Только, пожалуйста, не перебивайте меня, а то я сам собьюсь и не скажу того, что должен вам сказать. — Чувствовалось, что Смоллетт испытывает какую-то внутреннюю неловкость. — Служба Его Величеству королю Георгу V ждет вас.
— Не понял. Вы что же, меня, атамана Червонного казачества, вербуете в империалисты?
— Я не вербую, я предлагаю, — стал напирать Смоллетт. — Поймите, в скором времени в вашей стране таким умным людям, как вы, не останется места. Тирания, установившаяся в Советской России, будет развиваться по тем же законам, что и тирания некоторых отпрысков династии Валуа или Наполеона Бонапарта, и ничего хорошего лично вам и многим другим, кто вам дорог, она не принесет.
— Наука «социальная психология» вам это подсказывает? — Рагиб-бей уже не скрывал своего раздражения.
— Именно она, социальная психология.
— Так, значит, все эти ваши заумствования предназначались только для того, чтобы сделать из меня предателя? — не унимался Примаков.
— Ни в коей мере, — попытался успокоить собеседника англичанин, думая про себя, какие же все-таки твердолобые упрямцы эти большевики. — Осознайте перспективу, которая ожидает вас в случае, если вы примете мое предложение, — два-три года агентурной работы на родине, потом мы вас тайно переправляем с семьей в одну из наших колоний, предположим в Индию или Южно-Африканский союз, откуда вы через три года уже в чине британского армейского генерала переезжаете в Лондон и становитесь уважаемым членом свободного демократического общества. Извините, но английским генералом без службы в колониальных войсках вас не в силах сделать даже Его Королевское Величество.
— Довольно извинений и оправданий, — отрезал Примаков. — На этом считаю нашу беседу оконченной и имею честь откланяться. Очень приятно было познакомиться и пообщаться с таким умным собеседником.
Слегка склонив голову, он по-армейски щелкнул каблуками и вышел из затемненной комнаты, в которой воздух ему казался теперь спертым и удушливым, в широкую анфиладу, где продолжалось шумное застолье.
Смоллетт остался, выпил немного виски, закурил еще одну сигару, проделав с ней ту же самую процедуру, что и с прежней, и вновь опустился в кресло. Своей сегодняшней миссией он был крайне недоволен, посчитав ее проваленной.
* * *
Окровавленный, весь в синяках и кровоподтеках Примаков лежал на грязном полу, заплеванном, пропитанном мочой, его собственной и тех, кто над ним глумился, и думал о том, насколько прав тогда, почти десять лет тому назад, был его идейный враг — британский империалист Джек Элиот Смоллетт. В темном каземате, с тонюсенькой прожилкой света в щели смотрового окошечка — о как страшно было, когда оно открывалось и света в камере становилось больше, — ему мерещилось, что над ним возвышается Сатурн, пожирающий своих новорожденных детей, а рядом пристроился Молох в ожидании, что ему тоже вот-вот станут приносить в жертву младенцев.
* * *
Ранним утром 15 апреля 1929 года тишину над пограничной рекой Амударья, разделявшей два Туркестана — советский и афганский, — прорезал рев аэропланов с красными звездами на крыльях. К этому времени отряд в две тысячи сабель под командованием «турецкоподданного» офицера Рагиб-бея (он же — бывший атаман Червонного казачества Виталий Маркович Примаков) уже преодолел водную преграду у Термеза и углубился в сопредельную территорию.
Первый оказавшийся на пути сил вторжения погранпост у кишлака Пата Кисар был разгромлен в считаные минуты сокрушительными ударами с земли и воздуха. Из полсотни его защитников в плен были взяты только двое, остальные погибли. Вскоре таким же образом был обращен в пустынную пыль и спешивший им на помощь гарнизон соседней заставы Сиях-Герд.
Цель рейда Рагиб-бея была прорваться к Мазари-Шарифу, столице Афганского Туркестана, и, закрепившись в ней, идти потом на соединение с основными силами Амануллы-хана, свергнутого за три месяца до этого таджикскими повстанцами авантюриста и разбойника Бача-и Сакао, который в итоге захватил Кабул и провозгласил себя вторым эмиром Афганистана под именем Хабибулла II.
Первичная поставленная задача была достигнута довольно легко. По пути к конечному на данном этапе пункту следования один за другим пали города Келиф и Ханабад. Ровно через неделю после вторжения Рагиб-бей взял штурмом Мазари-Шариф… и почти на полмесяца оказался в нем наглухо запертым.
— Какого черта надо было сюда лезть, Сашок, когда командование знало, что здесь басмачей больше, чем песка в Каракумах, — сетовал Рагиб-бей своей правой руке Али-Азваль-хану, в миру красному комбригу Александру Черепанову, на второй день своего сидения в Мазари-Шарифе.
Было 26 апреля. Захваченный красным отрядом город осаждающие оставили без воды, они отвели в сторону все арыки. Запасы стремительно истощались, часть людей погибла во время жестокого штурма, предпринятого накануне афганскими регулярными подразделениями (их в отряде Рагиб-бея считали мятежниками, поскольку они поддерживали нового эмира), расквартированными в соседней крепости Дейдади, местными ополченцами и подоспевшими им на подмогу басмачами Ибрагим-бека.
В штабе отряда царила нервозная обстановка.
— Эти фанатики шли на приступ, не думая о смерти, — оценил степень сопротивления автохтонов Али-Азваль-хан — Черепанов.
— В том-то и дело, — согласился с ним Рагиб-бей и зло посмотрел на Хайдара, кадрового афганского офицера, своего начальника штаба. — Где, я спрашиваю вас, любезный, широкая поддержка местного населения, которую нам обещал ваш словоохотливый генерал Гулам-Наби-хан Чархи? Видимо, он засиделся послом в Москве и маленько позабыл об истинных людских настроениях в своей стране.
Хайдар молчал. Ему нечего было ответить. В марте министр иностранных дел Афганистана Гулам-Сидик-хан по протекции Чархи встретился в Кремле со Сталиным, и они оба сумели убедить генсека в том, что режим Амануллы от полного краха и прихода в Афганистан англичан может спасти только активное военное вмешательство. Сидик-хан тогда так напрямую и предложил советскому вождю: «Если вы, мол, хотите осуществить мировую революцию, то начинайте ее в Афганистане. Здесь это пройдет легче всего».