Скука от происходящего вокруг шумного однообразия ближе к полудню просто-таки довлела над нами, и мы с Сусликом уже не знали, куда себя деть. Несколько разрядившее общую гнетущую атмосферу событие произошло только часов в пятнадцать или что-то около того по местному времени — мы постепенно привыкали жить в новом для нас измерении.
Вот она, извечная русская безалаберность. Мы уже знали, что часть белорусских десантников заняла позиции на ближних подступах к кабульскому аэродрому и, по идее, должна была установить в округе режим особого контроля и доступа. Но все в окрестностях продолжали шнырять беспорядочно, в разновекторных направлениях, и все это со стороны очень уж напоминало «броуновское движение» под микроскопом. Какая в этом хаосе может быть упорядоченность.
Внимание Суслика привлек солдат в форме десантника, который показался из-за небольшого косогора и двигался куда-то в сторону вспомогательных аэродромных построек, где кучковались остающиеся пока не при деле подразделения «крылатой гвардии». Незнакомец что-то волок на плечах. При приближении мы разглядели, что это был живой баран. «Ничего себе, жанровая картинка на темы оказания интернациональной помощи!» — подумал я.
Зрелище казалось настолько нелепым, что мы с Сусликом поначалу, как колы осиновые проглотили, будучи не в состоянии реагировать на происходящее на наших глазах. Между тем солдат с погонами младшего сержанта, за один из которых залихватски был заткнут его голубой берет, дефилировал как ни в чем не бывало мимо нас, вооруженных до зубов и очень злых — это состояние души после унылой ночи и такого же серого дня выражали наши одухотворенные лица. Парнишка был рыжеволос, конопат, такому бы где-нибудь в русской деревне на Брянщине или Смоленщине сидеть на завалинке и девкам на гармошке подыгрывать, а он в окрестностях кабульского аэропорта баранов на закорках катает. Мы, наверное, так бы остались безмолвными, если бы он не начал первым.
— А, «девятьсот сорок вторые»! Прохлаждаетесь!
Все стало понятно. Очевидно, что он созерцал нашу перепалку с Музыкой. Оцепенение как рукой сняло.
— Эй, боец! — крикнул я, лязгнув затвором автомата. — Быстро ко мне.
Младший сержант в своем подразделении, видимо, был за клоуна. Он не заставил приказывать себе дважды, не меняя темпа, развернулся на 180 градусов, навытяжку, чеканя шаг, как это вчера вечером проделывали мы перед капитаном Музыкой, подошел к нам и попытался принять стойку смирно настолько, насколько ему позволял болтающийся за спиной старый курдючный баран.
— Вот это точно сухофрукт из компота! — произнес Суслик, оглядев типаж советского воина-интернационалиста с ног до головы.
— Тебя что, младший сержант, не учили, что надо блюсти важную государственную тайну, никаких цифр, шифров, кодов без надобности не произносить? — спросил я его со всей офицерской строгостью, но, признаюсь, меня изнутри разбирал смех — такой передо мной стоял, вытянувшись «во фрунт», комичный персонаж.
— Не-а! — ответил он, заулыбавшись во всю ширину своего щербатого рта.
— У нас что, солдат, новый устав ввели, и теперь правильно на вопрос старшего начальника отвечать: «He-а!» А ну быстро ответить, как положено по форме!
— Никак нет, товарищ лейтенант! — отрапортовал балабол, не опуская на землю своей драгоценной ноши.
— Да ты положи барана-то на землю, — продолжал я, но уже более умеренным голосом. — Он связанный, никуда не убежит.
Животное, приговоренное к скорой лютой смерти, забилось под ногами младшего сержанта и жалобно заблеяло.
— Так, беретик надень, ремешок поправь. — Я глядел на бойца и думал: «Как только таких идиотов в армию призывают? У него ведь на физиономии пропечатано, что ему полагается „белый билет“».
— И сапожечки, — посоветовал ему, — сделай так, чтобы они не гармошечкой были. Сейчас так уже не носят. Не модно.
Младший сержант выполнял все приказы в точности, не убирая улыбки со своего лица. Похоже, ему всегда было весело.
— А теперь, смирно! — скомандовал я. — Фамилия!
— Младший сержант Мякишев! — прозвенел он.
— Слава богу, что не Кукишев, — пошутил фееричный Суслик. Чувствовалось, что он был благодушно расположен к этому дивному экземпляру защитника Отечества.
— He-а, не Кукишев, — ответил Мякишев, не переставая демонстрировать свои заячьи зубы.
— А похож, курносый. В смысле, на кукиш.
«Ну, все, — мелькнуло у меня в голове, — столкнулись два могучих интеллекта. Теперь начнется».
Я предвкушал комедь в исполнении Суслика, поэтому максимально серьезным тоном приказал ему:
— Лейтенант Суслов, продолжайте допрос задержанного.
Суслик прошелся перед Мякишевым той же лихой кавалерийской походкой, что и намедни вечером капитан Музыка — перед нами.
— Итак, младший сержант Кукишев… ой, извини, Мякишев, — проговорил он, — не успели, значит, прибыть в дружественную страну, а уже стали мародерствовать.
— Не-а! — Мы с Сусликом уже не реагировали на вопиющие нарушения воинского устава.
— Что значит: «Не-а!»? — строго спросил Суслик.
— Никак нет, не мародерствовать.
— Как не мародерствовать? А баран откуда?! — не унимался мой товарищ.
— Сменял.
— Где сменял?
— Да там. — Мякишев указал рукой за косогор. — Там, за охранением уже целый базар шумит. Все бегают, щебечут: «шурави! шурави! шурави!», и суют тебе под нос, что душа пожелает.
Суслик перевел дыхание и продолжил:
— На что сменял?
— На домкрат, — ответил Мякишев и после некоторой паузы развил свою мысль: — Так и не понял юмора, зачем этому старому дураку в чалме понадобился домкрат? Верблюда своего поднимать, чо ли?
Мы с Сусликом многозначительно переглянулись. Идиот идиотом, а имеет некоторую склонность к поверхностному анализу событий и явлений.
— Значит, младший сержант Мякишев. — Суслик многозначительно ткнул своим перстом указующим в чуждые небеса. — Не успели прибыть в дружественную страну, как тут же стали разворовывать матчасть?
— Не-а! — Боец был в своем репертуаре.
— Как же, — картинно удивился Суслик. — А домкрат-то, поди, казенный?
Увлекшись весьма продуктивной беседой с Мякишевым, лейтенант Суслов не заметил, как сам перешел на среднерусские говоры.
— Не-а! — выпулил из себя традиционное неуставное Мякишев и, не дожидаясь дополнительных расспросов, добавил: — Не казенный.
— А чей же?
— Мой личный, из списанных. С собой привез. На всякий пожарный взял.
— Ты бы еще с собой свою бабушку прихватил, — на этот раз с некоторой злостью в голосе произнес Суслик.
— А зачем вам баран, товарищ младший сержант? — вмешался я в разговор. — Что вы, позвольте спросить, будете с ним делать?