Кира не была набожным человеком, но раз в две недели обязательно посещала службу в Калитниковской церкви. Правда, её подруга Алина утверждала, что в храме давно уже нет подлинной благодати, но Кире казалось, что если она, эта благодать, где-то и осталась, то это в таких маленьких старых церквах. «Когда я захожу в совершенно новый, сверкающий только что нарезанным гранитом храм, – признавалась Кира, – меня не оставляет ощущение, что я стою внутри краденой вещи. Потому что как иначе назвать что-то, построенное на деньги главы администрации, директора рынка и сотрудников ГИБДД?»
– А ты думаешь, эти маленькие храмы не были выстроены кровопийцами или мироедами?
– Ты знаешь, Витя, конечно, да. Но понимаешь, столетиями в них молились люди. И далеко не все были они неверующими или равнодушными. Среди них были отчаявшиеся или истово религиозные. А ещё были настоящие подвижники. Их голос достигает Господа отовсюду. И их стараниями храмы очищались от присущей им изначально скверны.
Сегодня я послушно ожидал окончания службы в машине. Мимо шли граждане, тащившие в мешках и клетках самых разнообразных животных: щенков, котят, поросят декоративной и не очень породы, попугаев, канареек, уток, гусей и кур. Шествовали собачьи барышники со своими откормленными до центнера сенбернарами и московскими сторожевыми, догами и чау-чау. Московский Птичий рынок заканчивал свою работу.
Кира скользнула в машину из сгущавшихся сумерек, как всегда, будто материализовавшись из городского Ничто.
– Господи, как жалко мне этих всех несчастных зверей, – проговорила, а точнее – пропела она. – Я никогда не бываю на этом рынке – мне кажется, что я бы могла забрать оттуда домой всех этих котят и щеночков. А потом разорилась бы на их пропитании и умерла. И они тоже погибли бы без меня с голоду.
– Кира, – взмолился я, – и почему твои истории всегда с плохими концами?
– Они не с плохими, они с реальными концами. А реальный конец в России – он всегда безрадостный. Вот посмотри, сколько скверных детективов продаётся по всем углам. А ведь они неплохо и гладко написаны, но ведь читаешь их, и дурацкое ощущение в финале остаётся.
– ?
– Понимаешь, они все хорошо заканчиваются. А у нас в России детектив не должен заканчиваться хорошо. Просто не может. По определению. Если ты – честный милиционер и раскрыл преступную шайку (Кира из принципа не произносила слова «мент»), то тебя или администрация какая-нибудь, города или района, сживёт со свету, или бандиты убьют, или собственные коллеги, которые этих бандитов покрывали, жить не дадут. А если ты – честный детектив или гражданин с такими наклонностями – за правду бороться… – Она махнула платиновыми, коротко стриженными волосами и убеждённо закончила: – Тогда лучше просто удавиться. Или бежать куда глаза глядят. За границу какую-нибудь. Да ладно, что-то я расфилософствовалась, дура. Поедем в кино, глупость посмотрим какую-нибудь…
– Да, Кира… Довели тебя сказания друидов до парадоксального мышления. На свете всё хорошо. И всё плохо кончится.
– Да, Витя, ты абсолютно прав. Именно так. Всё – хорошо. И всё – плохо кончится. Вопрос только в одном – рано или поздно.
– Ты хочешь куда-нибудь пойти? В клуб?
– Кто же идёт в клуб после храма? – Кира смотрела вперёд, сквозь стекло, и глаза её, казалось, ничего не видели. – Давай, Витенька, останови машину. Хочу пройтись немного пешком, поглядеть на людей… Что-то я уже давно на людей вблизи не глядела…
Мы встали на Николоямской. Вокруг нас громоздились обломки Замоскворечья, перемешанные с современными стеклянными кубиками контор и комодами сталинской Москвы. Я знал, что она любила эти тихие московские переулки. «Мы оба – люди мёртвого мира. Ты работаешь с бездушными машинами, я – с мёртвыми языками. Иногда мне просто хочется посмотреть на живых людей – просто для того, чтобы понимать, что мы оба сделали правильный выбор».
Жёлтые, в мотыльках снежинок фонари, росчерки автомобильных огней, люди с сосредоточенными, напряжёнными лицами, идущие навстречу или обгоняющие нас, слякоть под ногами, несущиеся отовсюду трели мобильных телефонов… Неожиданно Кира остановилась и, закинув голову, произнесла:
– Посмотри! Ночью над Москвой нет неба.
На самом деле, висящее над городом одеяло облаков, автомобильных выхлопов, дыма электростанций, пара бесчисленных бойлерных, испарений со свалок и дыхания миллионов людей было подсвечено снизу светом огромного города, и из-за этого создавалось впечатление, что Москва накрыта огромным полупрозрачным куполом, сияющим рассеянным оранжевым заревом.
– Города под куполами. Была раньше такая фантастика.
– А мне кажется, что я – в желудке огромного зверя.
И в этот момент зазвонил мобильный телефон. Я с раздражением взял трубку. Номер на табло был мне незнаком.
– Алло, Виктор? Я Игорь Ухонин, для своих – Ух. Ты можешь говорить?
– Ну да. Могу, – немного растерянно произнёс я.
– До Сергея дозвониться не могу. У меня есть для вас новости. И не все они плохие.
Саймон Слаутер уже полтора часа находился в офисе организации, которая, судя по многочисленным фотографиям и девизам, занималась историей авиации времён Второй мировой войны. Найти офис было очень легко – он располагался в бывшем самолётном ангаре, так, как любят располагаться военно-исторические авиационные клубы по всему миру. Вначале ему надо было лишь задать некоторые вопросы, касавшиеся американского самолёта-разведчика, невесть откуда появившегося в сибирской тайге. Саймон многократно работал с рисковыми парнями из России – это был хороший бизнес, даже когда он становился не совсем политкорректным – как поставка самолётов «Ан-2» на имя подставных фирм в Панаме и Гондурасе. Положа руку на сердце, Саймон был практически уверен в том, что сегодня эти тихоходные и грузоподъёмные бипланы возят кокаин и марихуану на уединённые ранчо в Нью-Мексико и Калифорнии. Ну что же, по крайней мере, при заключении сделок он не нарушал никаких законов, верно?
Коллекционеры исторической авиации, в понимании Саймона, относились к категории dudes – простаков с изрядной долей сумасшедшинки. К сожалению, простаки это тоже понимали и отгораживались от дельцов, подобных Саймону, с помощью опытных трейдеров и юридических консультантов. Но здесь, в Aircombat International пока не пахло ничем подобным. Это было точь-в-точь как приоткрытая дверца в курятник для лисицы.
– Мы – довольно молодая организация, – вещала Саймону моложавая блондинка типичного для американок возраста, определяемого интервалом между двадцатью пятью и пятьюдесятью пятью годами, – но все мы – старые патриоты аэронавтики. Кого-то из нас не устроили Chicago Falcons или Immortal Eagles . Так что мы решили создать новую негосударственную организацию, посвящённую военной авиации, совершенно свободную от бюрократии и участия в тех грязных играх, которые сопровождают каждое аэрошоу в нашей стране.