Мужички, рассмотрев меня как следует, успокоились.
– Водяру с портвешом, видать, вчера мешал? – сочувственно осведомился один.
– Сначала – да. А потом… – Сокрушенно опускаю голову, давая понять, что не помню ни-че-го. Добавляю с известной каждому нашему интонацией «а вот вчера были о-о-очень большие»: – Салат крабовый хавал ложкой… – и снова вздыхаю.
Мужики переглянулись. В сумке у них позванивало.
– Стакан тебе надо накатить, – авторитетно произнес первый. Заметив, как я алчно заблестел глазами, добавил: – У тебя это… Хоть чего-то осталось? А то мы не профсоюз – бесплатные путевки раздавать…
– Ну… – Вытряхиваю из кармана рублей восемь мелочи.
– Вот это дело! – повеселел один. – А фиг ли маешься, здесь на стаканюгу грязного – вполне!
– Витек, не приставай к человеку! До ларька, до него еще доплыть надо. Вишь, не в себе он! Сам такой же был час назад. Лучше плесни!
Витек пожал плечами: дескать, и то верно, вынул из истертой сумки бутылек мутного портвейна с темно-синей этикеткой, опалил спичкой пластмассовую пробку, снял, долил пластиковый стаканчик доверху:
– Причащайся.
Стаканчик я умахнул единым духом, с сожалением проводил взглядом. Витек поразмыслил, налил второй:
– Валяй. Чтоб сразу отлегло.
Я «завалял». И, прямо скажем, отлегло.
– Тебя как звать-то? – спросил тот, что постарше.
– Олег.
– Меня – Мишка. А его – Витек. Ну чё, крякнули? – посмотрел Мишаня на Витька и потянулся бутылкой к подставленному стакану.
Пока мужички выпивали, я молча курил. Уходить не спешил по старой прибаутке: двое расхристанных алканов берут в оборот зачуханного очкарика: «Мужик, на троих сообразим?» – «Да я не…» – «Давай трояк». Тот дает. Мужики берут пол-литра, утягивают очкарика в скверик, наливают в замызганный стакан: «Пей!» «Да я не…» – пытается сопротивляться интеллигент. «Пей, кому сказано, не задерживай!» Тот, давясь, пьет. Один алкан достает из кармана обгрызенное яблоко: «Закусывай». – «Да я…» – «Закусывай, тебе сказано!» Очкарик с грехом пополам жует фрукт. Мужики тем временем выпивают степенно. Интеллигент робко спрашивает: «Ну, я пойду?» В ответ ему: «Куда?! А позвиздить?!»
Вот потому и не тороплюсь: разговорить давешних «бомжей» у меня времени недостало, да и условия были совсем неподходящие, а с этими мужичками самое время «позвиздить». О чем будет «звиздеж» – догадаться несложно.
Мужикам подошло.
– Ты сам-то местный, Олег?
– Ну, – неопределенно киваю. – У бабенки одной, Ленки Прохоровой, присоседился.
– Это какая Ленка? Та, что с косой прошлый год ходила?
– Не, она стриженая. Щас блондинкой покрасилась. На рынке шмотками торгует. Да должны вы ее знать!
– Да видать видывали, а всех не упомнишь… – философически изрек Мишаня, прописав меня как «своего». – Ты во сколько вчерась к своей заявился-то?
– Я чего, на часы смотрел?
– Это да… Выгнала?
– Ну. Пятый день запой, собака, крутит.
– Это бывает, – поддакнул Витек. – А ночевал где?
– Да здесь и ночевал. На лавке.
– Менты-то здеся не шустрили?
– Покамест нет. А с чего?
– Да сволочь одну ищут. Девку у себя дома задушил.
– Ну?! – делаю круглые глаза.
– Угу. Насмерть. В восемнадцатом доме.
– Крутой дом.
– Ну. Там всякие богатеи живут и прочая шушера. Уже совсем с жиру озверели, падлы. Ну, понравилась девка, так трахай, душить зачем?
– Погодь, Мишаня, бабы у подъезда судачили, девка та – малолетка, да на наркоту подсаженная. Ее хахаль трахнул и придушил чулком.
На наркоту… Ну что ж, все организовано достоверно. Особенно в здешнем районе, славящемся рынком наркотиков. Итак, в моей безвременно оставленной квартирке служивые наверняка обнаружили и это зелье, а убитая девчонка – малолетка и начинающая наркоманка; для завершенности отрицательного образа я оказался еще и наркобарыгой. Слава Богу, не в Сингапуре живем [5] , но ежели меня словят, служивые пропишут мне «до суда и следствия» так, что мало не покажется! Поэтому попадаться нельзя – с целью сохранения здоровья и способности к плотским утехам и деторождению. Как-никак я еще не женат, нельзя сказать, что собираюсь, но, как говаривал кто-то из древних, ничто человеческое мне не чуждо, и из этого «не чуждого» общение с прекрасной половиной человечества составляет лучшую часть моей неупорядоченной жизни.
– Может, это негритос был? Они как раз этим и промышляют. А за наркоту девка не то что негру, кому угодно даст.
– Не, бабы базарили, местный. Нашенский. Какой-то бывший вояка.
– У этих крыша протекает по полной программе…
– Ну используй девку по назначению, но губить-то зачем?! – не унимается Витек. – Яйца бы таким отрывал!
– Под корень! – искренне соглашаюсь я.
– А менты чего? Им ханыг каких ловить для плана, вроде нас, это как здрасьте! А этого теперь – ищи-свищи!
– Не, – авторитетно возразил Мишаня, – словят. Если маньяк, то словят. У них с этим строго.
– Может, и так. – Витек глянул на остатки вина в бутылке: – Ну чё, еще за одной слетаю? Ссыпай, что ли, свою мелочь…
Я высыпал рублевичи в подставленную ладонь:
– Не, я больше не буду.
– Чего?
– Хватит.
– Как знаешь.
– Опохмеляться – это искусство. Неправильный опохмел ведет к запою, – философически заметил Мишаня. – С бабой замиряться пойдешь?
– Ну, – кивнул я. – На рынок.
– Вот это правильно. Если не дура, сама же и нальет еще.
– Не, Ленка не дура.
– И отдери ее хорошенько. В смысле – оттрахай. Чтоб визжала! Бабы за это все простят! Силенки-то есть?
– Покамест не жаловался. У меня после пьянок стояк крутой!
– Это да… А мы с Витьком – по винцу. А, Витек?
– Ну. А фигли делать в такую жару?
Встаю с лавочки, собираясь отвалить. Но умиротворенную летнюю тишину нарушает урчание мотора – средних размеров джип вламывается в тихий распивочный уголок как мамонт. Из джипа вываливается детина, роста невеликого, но накачан так, что кажется надутым мощным машинным насосом. В майке и коротких штанах, на могучей шее – «голда».
– Досиделись до уродов, – упавшим голосом произнес Витек.
– А чего им до нас? – спрашиваю я.
– Ща морды бить будут. Для куражу. Видать, «папы» ихние велели. На район менты после убийства усиление опустили, им – убыток. Вот со зла на нас и оторвутся… Ноги надо делать…