— Понимаешь…
— Понимаю. Я все понимаю. Но… Знать, понимать — это одно… То есть когда по телевизору или по радио… А ощущать на себе… Если честно, то мне было жутко страшно!
— Но ведь все прошло…
— Нет, я чувствую… Ничего еще не прошло. И сейчас — просто «пикник на обочине»… Может быть, совсем ненадолго…
Девушка взяла бутылку, налила себе еще, выпила.
— И сейчас страшно. Дорохов, как мы во все это попали?.. Ведь не могли же те отморозки… Значит… Дорохов, ответь, наконец, чем ты занимаешься? Кто ты такой?!
— Чем занимаюсь — это проще… Деньгами. Или — очень большими деньгами.
Любимый спорт на пространствах СНГ. Если честно — любимый спорт на пространствах мира. Люди как-то незаметно для себя втянулись в добывание денег, и все остальные игры — просто производные от первой. Хотя… В любой профессии есть «свободные художники». То есть они занимаются тем, что больше всего им нравится, они превратили хобби в профессию, и деньги для них — не смысл, а производная от любимых занятий.
— Хобби… Знаешь, у кого самое хмыревое хобби?
— У кого?
— У телеведущих. Особенно политических шоуменов: это когда сидят несколько сытых или очень сытых и рассуждают о проблемах голодных… Ну а твое, как выяснилось, не самое безопасное…
Дверь дернулась — что-то быстро проводник с картошечкой подсуетился, — отъехала в сторону. В проеме материализовался молодой, лет тридцати с небольшим, мужчина, светлый, мельком взглянул на меня, с полсекунды смотрел на девушку, разлепил губы, равнодушно произнес: «Извините, ошибся», — и дверь закрылась.
— Ну и глаза у него… — произнесла Лена.
— У блондинов — у всех такие.
— Ты не рассмотрел… У этого… Даже не знаю, как сказать. Будто прозрачные льдышки… Бр-р-р… — Лена глубоко затянулась, затушила сигарету резким мужским движением. — Ну что… Рассказывай про деньги… Коли не шутишь.
— А с мыслями собраться?
— А чего с ними собираться? Они или есть, или нет. Ты не греховодник, я не исповедник. Может, так оно и лучше. Кстати, финансист, ты боевым искусствам в Шаолине обучался? У вас что там, филиал какого-нибудь «Кредитинвесттраста»?
— Тогда сначала нужно. Это совсем другая история…
— Может, ты только так думаешь? А история та же самая?..
Если радость на всех одна, на всех и беда одна, Море встает за волной волна, и за спиной спина, Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…
Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг… — пропел я негромко.
— А, знаю. Это — «Старые песни о главном»…
— Когда-то, о чем здесь поется, было для меня больше, чем песней… Это была моя жизнь.
— Значит, тебе повезло больше, чем мне…
— Может быть. — Плеснул себе коньяк, выпил глотком. — Я был боевым пловцом.
— Пловцом? Здорово! Я кино видела! Морские диверсанты! Это как «морские котики» в США?
— Это — как морские волчары ВМФ! Когда работали наши пловцы, «тюлени» просто отдыхали! Всем составом!
— Слушай… А что — люди действительно тогда были такие… Как в песне?..
— Почему были?.. Наверное, и сейчас есть. Иначе не выжить.
— А как ты к ним попал?
— Долгая история…
— А мы никуда и не спешим. До Москвы — сутки ехать.
— История обычная. Я рос гуманитарным ребенком…
— Каким?
— Сильно умным. Папа — директор объединения, мама — филолог, искусствовед.
— Так ты из тогдашней «золотой молодежи»?
— Скорее — из «бронзовой». А если честно, тогда особо и не делились — золотая молодежь или серебряная… Пацан был как пацан. Наверное, чего не хватало в детстве — так это авантюрности. Короче — я был «очкарик без очков»…
— По тебе как-то не скажешь…
— Ну, не совсем чтобы… Маме хотелось, чтобы я был здоровым ребенком, и она отдала меня в плавание. Считала, что именно этот спорт развивает. Да и море она любила и хотела, чтобы я полюбил его тоже…
— И ты его полюбил?
— Ага. Но потом. А тогда я воду терпеть не мог! Впрочем, в бассейне вода другая… Она там — закрытая, запертая, а в море — живая…
— Ты хорошо плавал?
— А это с чем сравнивать… В двенадцать лет меня записали в неперспективные.
— Чего? Ты вроде не хилый.
— Рост.
— И рост подходящий…
— Нет. Для достижения хороших результатов, для рекордов, пловец должен быть рослым — никак не меньше метра девяноста… Такая тогда пошла разнарядка… А я — никак не дотягивал. Вообще-то это довольно противно — стать бесперспективным в двенадцать…
— Переживал?
— Угу. Порядком.
— Это ерунда! Вот как я переживала, когда в двенадцать была длинная, выше всех мальчишек класса, худая, нескладная, и дразнили меня Швабра!.. А ты, значит, был «очкарик без очков» и жутко комплексовал…
— …до четырнадцати лет. В четырнадцать пошел заниматься боксом. Сам.
Мама была в шоке, но меня выручила молчаливая поддержка отца — он сам в молодости прыгал на ринге, с самим Королевым…
— Это который — академик?..
— Лен, я понимаю, что новое поколение выбрало пепси, но не до такой же степени?!
— До такой! И чем выпендриваться, лучше скажи, кто это такой… Я не была дочкой искусствоведа, у меня мама всю жизнь в районной больнице медсестрой проработала. И музей у нас был один: истории комбеда деревни Куляпино Покровского района. Один из первых комбедов в стране, между прочим… Главная гордость райкома, другой не было. Там, в музее, хранились старый ржавый револьвер, несколько плакатов тридцатых годов и образцы достижений района за период социалистического строительства…
— Извини. Я — дурак.
— Ничего… У тебя было трудное детство. С годами перебулькает.
Спасибо на добром слове…
— Пожалуйста. Дор, да не обижаюсь я! Если у тебя один комплекс, у меня — другой… Я очень многого не знаю, но я буду знать… Если ты мне расскажешь, ладно? — Девушка улыбнулась. — Перерастем?..
— Перерастем.
— Ну вот и славно. Так кто такой Королев?
— Боксер. Когда-то — многократный абсолютный чемпион СССР, еще до войны.
Легенда. Отец за меня вступился: пока пацаны молодые, удары еще не могут нанести серьезного ущерба мозгу, а характер — воспитывают. Учишься не замечать боль тогда, когда тебе это мешает.
— Не самое приятное занятие…
— Зато — полезное. С «большим спортом» главное — вовремя завязать.