– Колодцы будем проверять? – Матвей Иванович жадно глотал большие куски баранины, стараясь поскорее насытиться.
– Надо, – подтвердил Кутергин. Он уже успел немного отдышаться. – Надо знать, сколько воды можно взять из них, где какой рельеф местности и твердость почвы. Определить места переправ через реки.
– Стало быть, война скоро? – Денисов помрачнел. – Пойдут ребятушки на Хиву, а может, еще дальше?
– Не знаю, – честно ответил капитан. И, вспомнив ночной разговор, сообщил: – Тут какой-то азиат просился со мной в степь.
– Здесь, в форте? – живо заинтересовался Матвей Иванович. – Носатый такой, глаза черные, ходит вразвалочку, на ворону похож? Этот? Конь у него ахалтекинец, золотистой масти.
– Ночью я с ним говорил, – извиняюще улыбнулся Федор Андреевич. – Не то что коня, его самого не разглядел.
– Нафтулла, – уверенно сказа., Бессмертный. – Он, больше некому.
– А ну, сгоняй-ка за ним. – приказал хорунжий.
Бессмертный пулей выскочил за дверь.
– Ты знаешь этого Нафтуллу? – Удивился капитан. Неужели Денисову известен каждый азиат, бывающий в форте?
– Мутный человечишка! – Казак заговорщически понизил голос. – Никак не могу понять какому Богу он молится? Не иначе, всем сразу и от всех хочет хоть что то да получить. Но иногда он приносит интересные новости из степи. Ничего, сейчас его Кузьма доставит, а я по-свойски поспрошаю: зачем ему с тобой ехать захотелось?
Однако Бессмертный вернулся один: Нафтулла исчез! Кто-то недавно видел его на плацу, кто-то у коновязей, кто-то около дома коменданта, а часовые сказали, что он уехал почти сразу же после прибытия полусотни Денисова. Услышав об этом, Матвей Иванович предложил выпить еще: не забивать же голову каким-то Нафтуллой?
Кутергин пригласил фон Требина. Тот не стал отказываться и поддержал компанию, хотя Федор Андреевич видел: поручик сделал это лишь из стремления подражать ему, капитану Генерального штаба. Потом вдруг откуда ни возьмись появились доктор, за ним отец Иоанн и комендант. В комнате стало тесно, шумно, весело. Слоями поплыл табачный дым, и пришлось настежь распахнуть окно. Бессмертный, как факир в цирке, доставал новые и новые жбаны с водкой, куски жирной баранины и караваи хлеба…
Как уходили гости, Федор Андреевич уже не помнил. Заботливый Епифанов помог ему лечь на кровать. Уже проваливаясь в сон, капитан слышал, как Аким пошептался с Кузьмой Бессмертным и тот с готовностью выбил крышку из очередного липового жбана…
Когда форт скрылся из вида, Нафтулла пустил ахалтекинца шагом – надо дать отдохнуть верному скакуну и заводным лошадям, навьюченным тюками с товаром. Лжекупцу не хотелось сейчас встречаться с Денисом-бала – сыном Дениса, как называли степняки хорунжего, помня его отца, лихого рубаку и отважного следопыта, пользовавшегося уважением в кочевьях. Денис-бала недоверчив и подозрителен, поэтому при его появлении Нафтулла счел за благо немедленно покинуть пограничную крепость.
Но более всего его занимали мысли об урус-тюре – приехавшем в укрепление русском начальнике в темно-зеленом мундире с серебряными погонами. С первого же взгляда лжекупец прямо-таки всей кожей ощутил: в облике этого офицера было нечто неуловимое, роднившее его с Желтым человеком, называвшим себя Миртом. Казалось, сама всемогущая судьба толкает его к русскому: он притягивал Нафтуллу, как магнит. Наверное, так возникает любовь с первого взгляда, о которой на Востоке говорят, что она приходит через глаза, или так тянутся друг к другу, внутренне ужасаясь этого, убийца и его жертва. И нет силы, способной оборвать возникшую между ними незримую связь, сплетающую в тугой узел нити жизней. Склонный к мистицизму, Нафтулла считал, что воспротивиться этому притяжению – все равно что пойти наперекор предначертанному в Книге судеб! Видимо, его встреча с русским на пыльном дворе маленькой крепости предопределена свыше.
Издали наблюдая за урус-тюрой, Нафтулла отметил, как он отличался от других офицеров: буквально на всем: на его осанке, манере держаться и даже на выражении глаз – лежала печать неразгаданной тайны. И хотя он держался просто, Нафтулла по многим приметам безошибочно определил в нем бывалого воина. Второй русский – молодой румяный офицер, приехавший с урус-тюрой, особого впечатления на лжекупца не произвел: он не вызывал в нем никакого беспокойства.
Целый день Нафтулла толкался среди солдат, внимательно прислушивался к их разговорам и узнал, что урус-тюра собирался ехать в степь и ждал, пока появится Денис-бала, который должен охранять его. Интересно, зачем русским в степь, опять рисовать ее на бумаге или у них другое на уме? Но что? Нафтулла не очень хорошо говорил по-русски, но прекрасно понимал язык северных пришельцев и, пользуясь тем, что солдаты почти не обращали на него внимания, слушал, слушал и слушал…
Наконец, он решил сам поговорить с урус-тюрой и терпеливо караулил около его дома, но не вовремя выскочивший по нужде огромною роста солдат прервал их разговор. А как было бы хорошо репьем вцепиться в хвост чужого коня и тянуться следом, играя роль недалекого боязливого купчишки. Потом появился Денис-бала и Нафтулле пришлось исчезнуть. Что делать теперь, куда направить бег коня? Разум подсказывал ехать в одну сторону, жадность подталкивала в другую, а хитрость советовала выбрать третье и поступить совершенно неожиданным образом. Чему же лучше довериться – разуму, жадности или хитрости?
Что же все-таки общего между урус-тюрои и Желтым человеком? Нафтулла никак не мог понять этого и от досады даже пристукнул кулаком по луке седла. Может быть, внешность? Да нет, какое там! Урус-тюра – высокий, широкоплечий, поджарый молодой мужчина с красиво подбритыми усами на матово-бледном лице. У него серые глаза и волосы цвета мокрого песка, и он носит форму. Мирт не такой. Он не стар, но его лицо до глаз заросло клочковатой рыжей бородой; желтые, как старый мед, глаза – внимательные, немигающие, холодные. Ростом он ниже, хотя тоже очень широк в плечах и сухощав. Одежду он предпочитал желтого цвета: халат, сапоги из козловой кожи, текинская рубашка, сшитая из желтого китайского шелка. И даже конь под ним светло-рыжий! Но все же есть в них нечто общее, как в непохожих друг на друга родных братьях.
Переночевал Нафтулла под открытым небом у костерка. Лошадей он стреножил и пустил рядом с расстеленной вместо постели кошмой, а с первыми лучами солнца вновь был в седле и скакал на юго-восток.
Через несколько часов лжекупец подъехал к бедной юрте. Почуяв чужого, лохматые псы подняли неистовый лай, и из юрты вышел сгорбленный годами старик с редкой седой бородой на темном лице.
– Салам, Балтай! – крикнул ему Нафтулла. – Принимаешь гостей?
Старик прикрыл ладонью глаза от солнца и вгляделся в лицо всадника. Узнав его, он схватил ахалтекинца за повод, помогая Нафтулле слезть с седла.
– Давненько тебя не было видно.
– Дела, Балтай, дела. Что у вас нового? – Нафтулла решил не обременять себя традиционными вежливыми расспросами: стоит ли зря тратить время на старого табунщика? – Все печешься о своих лошадях?