Казалось, схватка продолжалась вечно, но на самом деле все закончилось довольно быстро. Кутергин успел навсегда ссадить с седла еще одного противника и вдруг обнаружил: биться больше не с кем. Казаки плотным кольцом окружили трех оставшихся в живых иноверцев В центре на покрытом красивой попоной верблюде сидел седобородый старик в белых одеждах – он безучастно смотрел поверх голов сражавшихся, словно происходящее его ничуть не касалось. Позади него, странно согнувшись, сидел молодой мужчина, тоже одетый в белое. В отличие от старика, он настороженно вертел головой, с опаской поглядывая по сторонам. А вокруг верблюда чертом вертелся воин в красном бешмете и огромной белой папахе: он бешено размахивал саблей, не давая никому приблизиться.
Опустив оружие, казаки мрачно наблюдали за ним, отступая на шаг или два, когда он слишком приближался. Потом кто-то хихикнул, за ним другой, и вскоре все станичники хохотали, сбрасывая нервное напряжение кровавой схватки.
– Эй, брось шаблюку! – с притворной строгостью приказал один из казаков.
– Пупок надорвешь махамши, – поддержал второй.
– Всех мух разогнал, – смеялся третий. – Брось, не тронем!
Казаки то отступали от яростно наскакивавшего на них азиата, то вновь сжимали круг. Некоторым уже наскучило это занятие, и они спешились, осматривая лошадей и вытирая окровавленные клинки. Судьба оставшихся в живых противников их не занимала: пусть ее определяют офицеры.
Неожиданно сидевший на верблюде молодой мужчина улучил момент, когда воин в папахе оказался рядом, и с силой ударил его ногой в висок. Сабля выпала из ослабевших пальцев, и азиат рухнул как подкошенный. Удивленные казаки подошли ближе – воин был мертв. Станичники стащили мужчину с верблюда и увидели, что его руки стянуты сыромятными ремнями.
– Не трогать его! – приказал Федор Андреевич. Плечо у него припухло, и пульсирующая боль отдавалась даже в кончиках пальцев. Казалось, рука онемела, каждое движение давалось с трудом, хотя следов крови не было видно нигде.
– Поручика насмерть. – глухо сказал подъехавший Денисов. – Откуда только эти черти свалились?
Ответить капитан не успел – из плеча боль вдруг стрельнула в шею и затылок, да так сильно, словно с размаху хватили обухом по голове. Замутило до тошноты и стало темно в глазах. Цепляясь за жесткую гриву коня Кутергин сполз с седла, рухнул на прокаленный сочнцем песок и потерял сознание…
– Клинок башку задел, а он в горячке не почуял. Во, какую дулю набил!
Федор Андреевич с трудом открыл глаза. Его голову поддерживал унтер Епифанов, а Денисов, стоя на коленях плескал капитану в лицо тепловатой водой из баклажки. Рядом хлопотал урядник Бессмертный: с видом заправского эскулапа он щупал плечо Кутергина. Именно голос Кузьмы и прорвался к Федору Андреевичу сквозь мрак беспамятства.
– Прошу извинить, господа! – Капитан приподнялся на локте, но боль заставила его снова растянуться на песке.
– Очнулся? – Матвей Иванович заткнул баклагу. – Слава Богу! Вишь ты: басурман тебе голову задел. Мне бы сразу понять, как увидел тебя без фуражки.
Кутергин с трудом поднял левую руку и ощупал затылок: с правой стороны набухла огромная шишка, покрытая корочкой запекшейся крови. В пылу сабельной рубки он даже не почувствовал, как получил удар по голове и потерял фуражку.
– Ваш высокородь, встать сможете? – Епифанов с тревогой заглянул ему в лицо.
– Попробую. – Капитан с помощью унтера сел и осмотрелся.
Неподалеку стоял молодой мужчина в белом. Рядом с ним, прямой как палка, застыл старик. За их спинами, кося любопытным черным глазом, медленно прохаживался Нафтулла.
«Прилетел, как стервятник», – подумал Кутергин.
– Сколько людей потеряли? – спросил он у Денисова.
– Пять. Одного сразу подстрелили, троих срубали, еще один кончается: грудь пробита. Да поручик еще. Двое ранено.
– Шесть убитых, – подвел итог капитан. – А этих, разбойничков?
– Тридцать семь было, а с теми, – хорунжий показал плетью на старика и мужчину, – тридцать девять.
– Почти без потерь. – Федор Андреевич попытался встать, но не смог.
– Сиди уж. – Матвей Иванович зло сплюнул набившуюся в рот пыль. – Это у вас там, в петербургских академиях, так потери считают. А у меня казаки с одной станицы! Понял?! Как я дитям ихним в глаза глядеть буду, когда возвернусь? – Он все больше распалялся и почти кричал: – Они почему со мной охотой идут? Считают, удачлив я… Может, оно и так, да только я в первую голову казака берегу, человека в нем вижу, односума своего, а не нижнего чина.
Денисов сердито хлопнул плетью по голенищу сапога, тяжело вздохнул и уже спокойнее добавил:
– Поручик давеча строй поломал, хорошо, ты подоспел, а то бы…
– Прости его, Матвей Иванович. Он о подвиге мечтал. О мертвых плохо не говорят.
– Во-во. – Хорунжий покрутил головой. – Подвиги, ордена! Война жизнь дарит – вот высшая награда! Да ладно, чего там, у станичника душа на конце сабли держится.
В стороне несколько казаков с помощью Рогожина, привычно орудовавшего лопатой, шашками рыли могилу, отгребая песок руками. В стороне рядком лежали тела убитых – мусульман и православных. Смерть примирила их, и необъятная пустыня готовилась вместе упокоить недавних врагов.
– Они поодиночке хороши. – Денисов кивнул на мертвых басурман. – Но куда им против казака? Строю не знают, и выучка не та…. Ладно, чего со стариком и парнем делать?
– Расспросить надо. – С помощью Епифанова капитан поднялся и стоял, пошатываясь как пьяный. – Может, это следы их каравана видели нукеры Масымхана?
– Не, у них винтовок не было, – мрачно сообщил хорунжий. – Наверное, еще какой шайтан бродит. А старик-то слепой!
Опираясь на Акима, капитан вместе с Денисовым подошел к пленным. Следом устало плелся Кузьма Бессмертный. Федор Андреевич поискал глазами Нафтуллу – здесь он еще или уже исчез? Нафтулла был здесь. Держась на расстоянии от русских, он вытянул шею, стараясь получше увидеть происходящее и надеясь уловить хотя бы обрывки разговора. Кутергин решил не обращать на него внимания: шут с ним, пусть болтается.
Услышав шаги, слепец повернул к офицерам загорелое, с тонкими чертами лицо и пригладил ладонями длинную седую бороду. Молодой мужчина что-то шепнул ему, и старик важно кивнул в ответ.
– Кто вы? – спросил Федор Андреевич, и Денисов перевел его вопрос на язык кочевников.
Старик молчал.
– Кто вы? – повторил капитан на арабском.
Старик изумленно поднял брови, а его молодой спутник впился глазами в лицо русского, словно тот возник перед ним, как сказочный джинн из лампы Аладдина.
– Ты не араб. – Голос у старика был низкий, звучный, с повелительными интонациями.
– Да, я не араб, – согласился капитан, – но кто вы?