И то правда: без страха никакой власти быть не может, всякий порядок только страхом и держится, и больше ничем.
А ночью возьми да и позвони из области Костька Шаповал: дескать, в вашенские степи какой-то безголовый отморозок подался, на джипе да с девкой. В Крамогорске, баял, четверых парнищ в кровище потопил, а среди других самого Бурнаша укоротил, да не просто, а на всю голову… Потом — стихи читал, что твой артист Тихонов. Известное дело: псих. Так Шаповал велеть не велел, а насторожил: коли появится, валить гада вмертвую. И еще, тот, дескать, спецназовец бывший какой, и с им беречься треба.
Видать, Бульдогу Шаповал звонил особо. Побудил тот свою охоронную братву ни свет ни заря, разослал по окрестностям, блюсти, значит, да к нему, Карамазу, чуть засветло заявился: дескать, коли что, своими ментовскими погонами потом все покроешь. Карамаз хотел было свой наряд поднять, да Бульдог остерег: не треба.
Он, Микола Карамаз, не дурак, да и не был им никогда: из-за маньячишки можно, конечно, и этих волчарников поднять, да это вряд ли; просто у кого-то голова на плечах гарно сварила: казацкая-де самооборона завалила супостата-кровопускателя, защищая мирных селян, а поскоку пуляют они с охотничьих ружей да карабинов, жаканом да картечью, то и опознать не будет никакой возможности. Правда, обмолвился Шаповал: девка с ним, с душегубом спецназовцем тем, уж полюбовница или подельница — Бог весть, а тока ее подранить хорошо бы, но доставить в область или хоть в район головой. Не убитую.
А может, оно и к лучшему. Как эти живопыры без дела засидятся, так и жди поножовщины промеж друг дружкой, а то и вообще шалить начнут, станичных задирать: нервные, что кобели неповязанные… А так, глядишь, угомонятся хошь до весны, а там и разбредутся по войнам. Не, нервная у него, Карамаза, все же работенка: прибыток — это еще бабушка надвое сказала, а случись что, греха не оберешься. Ну да взялся за гуж, так и хлебай за семерых. Полной ложкою.
Бульдог ввалился в управу, будто к себе в хату, взбудораженный, как поднятый с недосыпу ведмедь.
— Вроде отыскали голубчика, — выговорил он без «здрасьте», скороговоркой, спросил:
— Водка есть?
— Как не быть…
— Плесни, Микола Николаевич, сто пятьдесят.
Выпростал стакан, как воду, выдохнул:
— Джип стоит под Рыжими сопками. Видать, хозяин-то в катакомбы намылился. Если уйдет — пиши пропало: не выкурим.
— А верно — он?
— Он. В черном во всем, как ориентировали.
— Ну-ну. Может, мне со служивыми подтянуться? Народу-то у тебя сколько станет?
— Народ в поле. А у меня — солдаты удачи, мать их… — весело осклабился Бульдог, нижняя губа его притом вроде обвисла вниз, а нижняя челюсть казалась выступающей вперед. Кликуху ему кинули, как здрасьте: в цвет.
«Солдаты удачи», как же… Душегубы, одно им название. А удача, она за убивцами не ходит: тока что лукавый златом-серебром поманит да и заберет ее, удачу ту.
Вместе с головушкой. Карамаз, он повидал всякого.
— Ты это… Иваныч, — начал Карамаз.
— Ну?
— Джип-то евонный, поди, дорогой?
— Да они все недешевые…
— Вы это… Не дырявили бы его шибко. А то твоим архаровцам только дай… Коли машина справная, чего уж добро на ветер пускать.
— Учту, Николаич, — пообещал Бульдог, добавил:
— А там уж как сложится.
Головорезы во дворе чтой-то гомонили, будто пьяные.
— Садись! — крикнул в приотворенное оконце Бульдог, и те попрыгали в машины. А у самого «комиссарушки» глаза стали злы, но плескался в них, будто искры в руде, переливом, огнем, острый азарт. А то: как-то он, Карамаз, секача по редколесью сторожил, дак сердечко, как кусты те затрещали, из груди рвалось, будто на первую девку залезть собирался. А на человека охотиться, видать, куда как хлеще!
Знать, сладость такая, что вязнут эти псы в той охоте, как мухи в меду: насмерть.
Небо прояснилось неожиданно. И на волны, и на все окружающее словно кто-то брызнул яркой краской: море заиграло бликами по поверхности, храня свое могучее спокойствие в темной глубине, как тайну; сопки стали рыжими, будто кора старых сосен; пожухлая трава перестала казаться серой жеванной бумагой, засеребрилась, и даже далекие с высокого берега камешки гальки заиграли живыми мазками кисти Анри Руссо…
И воздух, казавшийся сырым и влажным, стал чище, прозрачнее: туман рассеялся, и море сливалось с небом где-то там, далеко, за дымным горизонтом…
Аля вышла из машины, подошла к краю обрыва и замерла. Маэстро застыл рядом.
— И куда мы теперь? — спросила девушка.
— Как всегда, — хмыкнул Маэстро. — Вперед и вверх. Девушка исподволь окинула мужчину взглядом: сейчас он казался вполне нормальным. Спросила:
— Так что я должна вспомнить?
— Ты больше ничего не должна. Никому и ничего, — услышала она сзади голос и почувствовала, как спина будто покрылась изморозью.
Реакция Маэстро была мгновенной: одним движением он притянул ее к себе, и девушка почувствовала прижатый к виску «зрачок» пистолета.
— Ну? — спросил он довольно насмешливо. — Будем играть в пиф-паф или…
Олег Гончаров стоял метрах в тридцати; в руках у него было оружие. Аля почувствовала, как бьется сердце… Он жив… Жив! Но каким образом он…
Скосила глаза на Маэстро и увидела, что лицо его бледно и абсолютно спокойно. На губах блуждала странная улыбка.
— Ты пришел убить меня? Забавно… Стрелять с двадцати пяти метров для тебя слишком рискованно, стрелок ты всегда был неважный… А я — не промахнусь…
Внезапно одним движением он оттолкнул Алю в сторону и нырнул кувырком куда-то вниз… Через мгновение он был уже на ногах, в каждой руке зажато по пистолету, и оба направлены на Гончарова. Между противниками осталось не больше пятнадцати метров.
Улыбка на лице Маэстро казалась нарисованной. Мужчины двигались каким-то странным полукругом, не сводя друг с друга стволов. Их перемещения напоминали старинный танец, полный грации и изящества, но движения были скупы и точны: каждое лишнее или поспешное могло стоить жизни кому-то из них. А скорее всего — обоим.
— Ты спасся, Гончий? — разлепил губы Маэстро.
— Как видишь.
— Ты пришел убить меня?
— Как получится.
— Никак не получится.
Аля замерла. Она боялась любым неловким движением вмешаться в поединок: расстояние слишком мало, пуля — слишком фатальна.
— Как ты меня нашел?
— Немного везения.
— Зачем?
— Мне нужна девушка.
— Вот как?
Мужчины не отрывали взгляды друг от друга. Маэстро замер на месте, словно матадор; Олег тоже стоял недвижно. Аля до крови закусила губу и закрыла лицо руками.