— Этого я не знаю. Хотя могу примерно просчитать время: год семьдесят шестой. Я тогда как раз в училище поступил.
— Почему семьдесят шестой?
— Первое серьезное обострение болезни Брежнева. Наверное, этот некто использовал возможность подать идею таким образом, что генсек одобрил ее, не особенно вникая.
— По-моему, он никогда ни во что не вникал.
— Наташка, ты совсем взрослая девочка, чтобы судить о людях так поверхностно. А о государях в особенности.
— Володя, ты уже совсем взрослый мальчик, чтобы не быть всегда таким серьезным.
Это я стебаюсь.
— Чего?
— Иронизирую. Сленг. Так что там подписал дорогой Леонид Ильич?
— Полагаю, ему была предложена программа… Знаешь, эти восточные режимы не просто наживают деньги на поставке наркотиков, скажем, в США или Западную Европу. По их разумению, так они борются против «мирового сатаны». Белый порошок уносит жизней в год куда больше, чем все локальные войны, имеете взятые, причем он убивает людей в сытых, благополучных странах, убивает, не разбирая ни чинов, ни званий, ни регалий, ни могущества родителей, не беря в расчет ни интеллект, ни талант. Цель может быть сформулирована примерно так: «они» навязывают бедным азиатам локальные войны, эмбарго и другие тяготы, те… Те лишают их будущего.
— Мне всегда казалось, что наркотики употребляет определенный сорт людей…
— Не очень привязанных к жизни?
— Ну. вроде того. Какие-нибудь хрипящие рокеры, бродяги, неудачники по жизни…
— У неудачников по жизни и бродяжек нет денег на «белое бессмертие». Они довольствуются спиртным.
— Нет, погоди… Вот ты говоришь, англичане наводнили Китай опиумом, и ничего.
Китайцы сумели и объединиться, и повоевать, и сейчас очень неплохо движутся… А возьми Штаты пятнадцатилетней давности! Да там курить марихуану было просто модой! Казалось, из этих хиппи, поколения «ленивых бунтарей», не вырастет ничего путного, а что на деле: стали те вьюноши примерными отцами семейств и жесткими, расчетливыми бизнесменами, политиками, военными. Прагматиками. И с удовольствием вспоминают те времена, когда трахались под каждым кустом с такими же обкуренными подружками на каком-нибудь рок-фестивале… По-моему, ты драматизируешь… От водки кончается куда больше народу.
— Это пока. Водку и употребляют практически все.
— И все же…
— Нет, Наташа. Это ты упрощаешь. В программу «Снег» входили и научно-исследовательские институты…
— Даже так!
— Да. В семидесятые если что и делалось, то делалось очень серьезно. Особенно при наличии санкции Генерального.
— Помню. Но и дури хватало.
— Как везде. Так вот… — Егоров замолчал, собираясь с мыслями, закурил сигарету. — Это было замечено давно: и водка и наркотики по-разному действуют на белых, желтых и черных., .
— В твоих устах «белокурой бестии»…
— Брось, Наташка, ты же знаешь, что я не расист. Просто такова реальность.
Индейцев Северной Америки уничтожили вовсе не карательные походы колонистов или выстрелы лихих ковбоев, а «огненная вода». Любой азиат, начинающий потреблять волку, спивается, как подросток, за два-три года. Из десяти начинающих систематически употреблять спиртное азиатов спиваются все десять. Что, кстати, произошло не только с «ихними» индейцами, но и с нашими доморощенными чукчами и камчадалами.
— Понятно. Генотип такой.
— Кстати, возможно, именно поэтому пророк Мухаммед запретил своим последователям употреблять вино.
— Угу. Они все больше коньячок предпочитают, как я могла заметить.
— Тем не менее… Восточные люди могут курить гашиш, опиум годами, безо всяких существенных подвижек, как наши так водочку кушают. А вот белый человек подсаживается на наркоту крайне быстро и, к сожалению, почти всегда необратимо.
В девяносто восьми случаях из ста.
— Егоров, так что с этими двумя? Они тоже потом станут наркоманами?
— Не-а. Не успеют.
— Почему это?
— Помрут от запоя.
— Ага. Если ты шутишь, значит, не все так страшно.
— Все достаточно противно, Наташка. Наркотики в у отличие от алкоголя принимать начинают совсем молодые ребята; для них «пыхнуть» или «ширяться» — не настолько попытка «кайф догнать», сколько желание принадлежать к некоему избранному кругу, у которого от окружающих есть и свои тайны. К тому же прием наркоты завязывается и на групповуху, что в зеленом возрасте — очень даже стимулирующий фактор.
— Наверное, и не в зеленом тоже? — хмыкнула Наташа. — Но — одни любят арбуз, другие — свиной хрящик. Егоров, тебе-то какое до всего этого дело и зачем вообще ты во все полез?
— Вообще-то случайно.
— Как это — случайно? В вашей системе бывают еще случайности?
— Да их везде навалом! Все началось с командировки в Афган, помнишь?
— Еще бы! Егоров, ты что, так все годы службы наркотой и занимался?
— Нет. Я разным занимался. И в Афган попервоначалу попал как чистый практик и долго не мог привыкнуть к тамошней работе.
— Практик — в чем?
— Наташка…
— И не щурься! Сказал "а", говори "б". Ну и все другие буквы. Думаю, ничего ты уже не нарушишь, если расскажешь мне что-то. Причем никаких тайн военных мне не надо, я же сказала…
— В засадах я работал.
— В засадах?
— Спецназа. Все просто: сидишь в укромном месте и ждешь караван «духов». Пока не дождешься…
— И — что?
— И — все. Потом уничтожаешь живую силу противника, а материальную часть захватываешь.
— Как-то… Как-то у тебя все не по-настоящему получается…
— Зато у Хемингуэя по-настоящему.
— Иронизируешь?
— Нисколько. Война — это грязь и кровь. И много боли. Больше ничего там хорошего нет.
— Совсем?
— Не совсем. Есть еще и дружба, и верность. Иначе просто не выжить. — Егоров закурил, сделал несколько глубоких затяжек и одним движением затушил сигарету в пепельнице. — Это было в восемьдесят шестом. Засада была серьезная. Мы захватили три машины. У меня был приказ сразу по ликвидации живой силы связаться с базой и вызывать прикрытие. Один из автомобилей оказался поврежден. Разрушенным оказался и контейнер, находящийся в кузове. Большой такой. В нем… В нем оказалось около семисот килограммов героина. Пусть и скверно переработанного.
Потом согласно приказу вызвал «вертушки», доложил с повреждениях. Потерь среди личного состава у меня не было.
Вертолетов налетело столько, сколько не бывало на прикрытиях войсковых операций.