Самолет проскочил мимо нападавших, набрал скорость; догонные пули цокали по корпусу, пробивая его, влетали в салон и вязли в деревянной обшивке ящиков.
Машина взлетела; лес помчался под плоскостями и ушел куда-то вниз: пилот заложил вираж и пошел на высоту.
Гена сидел белый как полотно, зажав губами сигарету, чиркал и чиркал колесиком зажигалки, безуспешно пытаясь добыть огонь. Наконец ему это удалось; не отрывая сигареты от губ, он спалил ее на две трети, окутавшись дымом, как притушенный Горыныч, выдохнул:
– Ну-е-о... – Посмотрел на Данилова:
– Ну ты снайпер. А чего всех не перекосил? Мог бы!
– Мама не велела.
– А они бы нас порешили? – Гена указал коротким пальцем на застрявшие в обшивке пули.
– Издержки профессии, – пожал плечами Данилов, добавил язвительно:
– Жить всем надо.
Пилот, отдав штурвал штурману, вышел из кабины:
– Ну че, живы?
Не дождавшись ответа, выдернул изо рта у Гены сигарету, докурил в одну затяжку. Бросил:
– Ты что-то вообще сегодня... Не в тире стреляешь, мля! Попадать нужно.
– Да так вышло, Михалыч.
– Ну-ну. Хорошо хоть гранатометчика срезал грамотно. А то бы – гайки.
Гена бросил взгляд на Данилова: тот скромно молчал, уставившись в переборку. Михалыч понял взгляд по-своему:
– И то правда. А что, Олег, доплескаем емкость?
Данилов только кивнул. Он и сам чувствовал напряжение: уж очень давно не попадал в переделки.
Выпили. Покурили. Михалыч ушел в кабину.
– Вот так! Это ведь Михалыч сам напортачил! Подскоков тут что грязи, и одна полянка на другую похожа, как две сучки одного помета! А он нет чтобы присмотреться, плюхнулся, будто к теще на варенье! И туда же, учит! Ты слышал?
«Попадать надо...» А этим бесам только давай: обрадовались дармовой борт разуть, да поспешили: им бы дождаться, пока остановимся, подойти чинно... А они сразу палить начали. – Спросил безо всякого перехода:
– Ты где так стрелять наловчился?
– В тире.
– А-а-а.
– Снова пытаться будем?
– Чего пытаться? Стрелять?
– Сбросить пару ящиков.
– Не сегодня. И не с нашим «счастьем».
– Тогда в Кидрасу?
– Прямиком.
– И сколько лету?
– Поболе часа.
Данилов откинулся к борту:
– Подремлю.
Гена лишь вздохнул завистливо:
– Ну у тебя и нервы.
Олег слышал, как он вновь долго чиркал колесиком зажигалки, что-то бурчал, матерился... Потом легкая пелена заволокла сознание, и он увидел море, и белый крупный песок, и скалы... И слышал мелодию, которую хотел слышать: «Недавно гостил я в чудесной стране...»
Солнце заливало летное поле не столько светом, сколько жаром. Воздух был сух, и хотя Данилов успел слегка обвыкнуться к духоте в лишенном любых излишеств салоне самолета, сейчас чувствовал себя так, будто зашел в сауну.
Сашка Зубров стоял внизу и улыбался; он был в выцветшей полевой форме, короткая выгоревшая бородка и волосы придавали ему сходство с сильно похудевшим Хемингуэем. Олег спустился по лесенке, Сашка налетел как шквал, обнял, хлопая по плечам:
– Ну что, крестник? Доволен? – Отстранился:
– А то ты в Москве совсем сник, это я по голосу понял. А сейчас... Вид усталый, но бодрый. – Втянул носом воздух:
– И водочкой успел побаловаться, а?
Заметил пробоины, построжал:
– Откуда?
Данилов пожал плечами.
– Все целы? – спросил показавшегося в двери стрелка.
– Ну, – потупился Геннадий.
– Через полтора часа рапорт у меня, – сухо бросил Зубров, повернулся и зашагал к могучему «хаммеру». Данилову махнул рукой:
– Пошли.
Сел за руль, Олег устроился рядом. Зубров кивнул на раскрытые окна:
– Терпеть не могу кондиционеров. Но если хочешь, для тебя включу.
– Не надо. Буду привыкать.
Олег обратил внимание, что из белого «мерседеса», стоявшего метрах в десяти, за ними пристально наблюдают: седой мужчина, черный, и смуглая девчонка, еще совсем-совсем юная. Заметив внимание Данилова, девушка скрылась в салоне, и тонированное стекло медленно поползло вверх, закрыв и девушку, и импозантного незнакомца. Данилов хотел было спросить у Сашки, но тот, не глянув на «мерс», развернулся и помчал прочь из аэропорта.
– Тебе здесь ко многому предстоит привыкнуть, – продолжил поучения Зубров.
– Но это лучше, чем киснуть в столице нашей родины городе-герое. Да и скучно там.
– Не всем.
– Брось. Жизненная сутолока не есть отсутствие скуки. Ну да я не философ.
Это твоя стезя. – Зубров помолчал, спросил:
– С женой, как я понимаю, обратно не сошелся?
– Нет.
– Ну, может, и к лучшему. Я давно заметил: с тетками говорить бесполезно.
Потому что они даже думают на другом языке. Так что и понимать их, и вообще, я давно зарекся. Лучше просто – любить. И не в смысле там, а... Ну, ты понял.
– Понял.
– Советую. Бодрее будешь, дольше проживешь. Данилов пожал плечами.
– Не, ты не отмахивайся. У теток одна цель – власть. Мужики мечутся себе по шарику, готовые горлянки друг другу перервать, одни – за деньги, другие – за идею, третьи так, из спортивного интереса. А теткам, им мужик надобен, чтобы захватить его, подчинить, да эдак бархатно, мягонько, кротко, и – заставить на себя пахать.
Таскать для них «грины». Вот и вся премудрость.
– Есть исключения.
– Наверное, – равнодушно пожал плечами Сашка. – Ты встречал?
– Мне казалось, да.
– Вот именно: ка-за-лось. Каждая тетка – актерка по рождению, это ты не перечь, им так природа наказала. Ну а если по правде, то да, есть еще один тип.
Те, что желают быть «индепендными», говоря современным штилем. Независимыми. Но и у них все мечты сводятся к тому, чтобы самой быть богатенькой и мужичка отхватить на в ы б о р – не иначе как «настоящего полковника». Вроде меня! – Сашка хохотнул. – Причем «настоящие полковники», по их представлениям, только и делают, что мечтают к эдакой тетке прислониться! Не, у них точно на мозги дефицит!
Внедорожник вырулил с аэродрома и помчался по дороге, таща за собой шлейф коричнево-желтой пыли. Следом покатила, нагоняя, машина с охраной: трое белых, двое черных.