— Каждый жизнь себе выбирает сам.
— Вот уж нет. Это смерть каждый сам себе выбирает, вольно или подсознательно. А жизнь... Она кому-то удается, а кому-то нет. Так бывает.
Москва... Сначала она мне таким вот цветным праздником и показалась. Даже очарована была; мальчики на иномарках, спортивные комплексы, ночные клубы. Как бы не так. В любой клуб или казино днем зайти: размалеванная бестолочь, эти венки-цветики, эти портьерки под бархат или стойки хромированные... Посетители словно похоронили уж свои жизни и здесь — поминки по себе справляют, веселенько так, с музычкой, как принято. Модели. «Ж-ж-ж-жжжж». А знаешь, что самое страшное? Никого мне уже не жалко по-настоящему. И ничего не хочется. Ни-че-го.
Раньше думала, денег соберу, квартирку куплю, заживу... Купила. И — как в камере-одиночке. Все эти ночные погребальные клубы и прочие увеселения... Они — наркотик. Ведь умом понимаю — мельтешня, после только маета пустая в душе остается, и люди там — куклы раскрашенные, а где других взять? К «едокам картофеля» я не вернусь. Вот и получается. Мне двадцать восемь. И я ничего уже не хочу. Ничего. — Девушка улыбнулась, но очень неуверенно. — Так что я тоже странник. И не знаю, что хочу найти.
— Мужчину, — спокойно произнес Олег. Глаза Марины стали глубокими, цвета моря.
— Ты прав. Мужчину. Который бы был достоин любви. Я полюбила бы его, честное слово. Вот только мужчин вокруг не осталось.
— Может, не там ищешь?
— А ты разве в другой жизни живешь? Оглянись! Маскарад — кругом. Вот ты появился из ночи и умчишься туда, странник. Я проснусь завтра и — то ли ты был, то ли тебя не было. Не жизнь — сплошное метро. Что-то мелькает за стеклами, люди появляются, пропадают, и никого и ничто нельзя остановить ни на миг, даже если этот миг покажется тебе очень-очень важным. А жаль.
Ночной город зиял пустотой улиц и казался особенно огромным. Освещены были лишь дороги, но редкие люминесцентные фонари словно окутала влажная бахрома тумана, и в этом свете дома лишь едва-едва выступали из окружающей тьмы тусклыми прямоугольниками желтых окон. В каждом доме горело одно-два, не больше, остальные лишь отражали вялый, увязший в тумане фонарный свет.
— Знаешь, когда я была маленькая, мне всегда было непонятно, куда деваются люди ночью. Неужели так и спят в коробках-домах? Этого просто не могло быть. Я знала, взрослые нарочно укладывают детей, а сами — уезжают на карнавалы, беззаботно веселятся на площадях, смотрят красивые фейрверки, танцуют, и жизнь у них совсем не такая унылая, как днем. А теперь выясняется — они просто спят друг с другом. Или просто пьют. И жизнь тлеет в ночи так же скудно, только еще и темно. Притормози у того ресторанчика, странник, я сойду. Там светло. В пустой дом мне совсем не хочется. — Девушка улыбнулась, сдерживая слезы:
— Может, сегодня мне повезет?
— Не отчаивайся. Тебе повезет. Девушка вышла из машины:
— Прощай, странник. Ты добрый, а что толку? Пойти тебе тоже некуда. А все-таки... Так хочется полета! А еще больше — тепла.
— Ты верь. Тогда — сбудется.
— Я верю. — Марина улыбнулась печально. — Ведь по ощущениям полет от падения — неотличим.
Олег снова помчался в ночь. Позади осталась одинокая девичья фигурка у островка света. Вокруг — те же темные дома, безлично глядящие окнами-зеркалами в ночь. Поворот. Еще поворот. Он снова оказался у того же кафе, но девушки не увидел.
Подъехал, вышел, беспокойно огляделся и наконец заметил ее: она сидела на корточках у одного из столиков и кормила из блюдечка черного котенка. Олег подошел. Марина подняла голову.
— А, это ты, Медведь. Как мило, — произнесла она, но в голосе не было ни радости, ни удивления. А что было? Олег так и не понял.
— И все-таки я подвезу тебя домой.
— Вместе с котенком, ладно? Он — моя находка. — Он тебе нужен?
— Он такой же, как я. И как ты. Никому не нужный. Да еще и черный. Без меня он точно пропадет. Да и очень хочется, чтобы дома меня кто-то ждал.
Автомобиль остановился у шестнадцатиэтажного дома. Олег поднялся на лифте, нажал звонок. Марина распахнула дверь, даже не спросив кто и не глянув в глазок. Она была укутана в длинное белое кимоно, изукрашенное по вороту черными ироглифами.
— Это ты, Медведь. Проходи. Если хочешь кофе — кофеварка на столе. У меня совсем мало времени: мне нужно сделать лицо.
— Снова рауты?
— Гринев, не нагнетай. Была бы я богатой тетей, коллекционировала бы фарфоровых кукол. А так я коллекционирую живых. Тоже увлекательно. Светская хроника называется.
Олег поворошил несколько глянцевых журналов, отложил, закурил сигарету, налил себе чашку кофе, отхлебнул.
— Ну что ты маешься? Говори. — Марина, сидя перед зеркалом, неторопливо накладывала тени на веко.
— Я тебе не мешаю?
— Мне? По-моему, себе ты мешаешь куда больше.
— Думаешь?
— В тебе столько силы, а ты загоняешь ее, словно в вулкан и...
— Одна незнакомка назвала это одержимостью.
— Вот это и плохо. Вернее... ты ни о чем думать не можешь, кроме своих цифр и курсов акций! Даже хуже — ты не думаешь о них, ты в них живешь! Они застят тебе мир, людей, всех вместе и каждого в отдельности! А уж меня — и подавно!
— Марина, я же тебе говорил...
— Угу. Ты решил стать великим. И покорить мир. Браво. — Девушка несколько раз отчетливо хлопнула в ладоши. — Браво. Только.., не верю я в этот мир.
— Другого нет.
— Есть. Чуть-чуть западнее нашей границы и немного южнее. Пусть он такой же искусственный, как и этот, но там комфортнее. Если не складывается счастье, стоит получить хотя бы комфорт. Не так мало. А ты — покоряй все, что хочешь.
— Ты в меня не веришь.
— Я верю в здравый смысл. В тебе его не много.
— Да ничего я не желаю покорять, просто помочь...
— Кому?
— Людям.
— Кто-то просил твоей помощи, Медведь? Куда ты ломишься? Людям наплевать на всех вместе и на каждого в отдельности! На всех, кроме себя самих!
— Тебе тоже?
— Мне тоже. И тебе. Давай быть честными, Гринев.
— Кому нужна честность, если от нее холодно?
Марина лишь пожала плечами, плотнее запахнулась в халат, отвернулась отчужденно.
Олег покачал головой, произнес нараспев, стараясь, чтобы вышло шутливо:
— Твой кукольный мир бросил на тебя черную-черную тень, когда ты шла по черному-черному коридору черной-черной фотостудии...
— Прекрати, Гринев! Это выглядит совсем не смешно и очень глупо!
Олег присел на подлокотник кресла. Закурил.