– Во-первых, умный человек не пойдет на такую работу, – спокойно пояснил начальник, – а во-вторых, зачем нам тут светоч разума, а? Тебе мало неприятностей было? Эта сволочь сюда все время шпионов подсылала! Она и Дашку хотела за нами наблюдать поставить, только эта дурочка жадной очень оказалась, а может, действительно решила благодарность проявить. Впрочем, нам теперь все равно: грымза, слава богу, сыграла в ящик. А тебя очень прошу, если не хочешь сама в грязи возиться, прекрати над теткой издеваться. Она не самый плохой вариант. Не пьет, моет себе спокойненько, особо не тараторит.
Регина не успела ничего ответить, потому что зазвонил телефон.
– Да, – сказал Орест, потом, помолчав, добавил: – А чего ты мне это рассказываешь? Наше дело – наука, а твое – с бабами вожжаться. Только вот что, Олег, ежели желаешь знать мое мнение на этот счет, тщательно подбирай источники, да и платить им надо нормально и уж всем одинаково.
Вновь повисла тишина.
– Тогда другое дело, – сообщил Орест и, очевидно, повесил трубку.
– Что случилось? – поинтересовалась Регина.
– Не бери в голову, – ответил начальник, – источник один дурака валять начал, но с ним разберутся. Наш Леня шутить не любит.
– Да уж, – отозвалась девушка, – не хотела бы я поругаться с Леонидом Георгиевичем и Яковом Федоровичем.
– И не надо, – засмеялся Орест, – ладно, садись ампулы запаивать, их надо сегодня во что бы то ни стало Якову отдать.
– Боже, терпеть не могу возиться с горелкой, – взвыла Регина, – давай завтра эту дуру обучим, пусть паяет.
– Нет, – строго ответил Орест, – разольет еще, представляешь, сколько денег потеряем.
Послышался тихий мерный гул и аккуратное позвякиванье. Я подождала пару минут и ушла.
Часы показывали семь. В машине я вытащила атлас и стала искать проезд Ковальчука. Обнаружился он неожиданно в самом центре, шел перпендикулярно Тверской. Тяжело вздохнув, я быстренько переоделась и поехала к Любе Ракитиной. Сейчас предложу ей денег и вытряхну из грубой, но жадной тетки всю информацию.
Дом, в котором должна была проживать Люба, выглядел солидно: не слишком новый, но и не старый, построен из светлого кирпича. Подъезд украшал домофон. Я набрала 12 и услышала звонкое:
– Открываю.
Замок щелкнул. Беспечная хозяйка даже не поинтересовалась, кто к ней пришел. Я шагнула в подъезд и ощутила легкое недоумение. Люба Ракитина одевалась более чем просто. В прошлый раз на ней красовались не слишком чистые черные брюки и вытянутый пуловер. Сегодня – кожаная черная юбка, слишком короткая для ее возраста, и жуткая обтягивающая фигуру темно-красная кофта, купленная, скорей всего, на барахолке. Трудно было предположить, что она живет в подобном доме.
В подъезде восседала за столиком пожилая женщина. В отличие от безалаберной Ракитиной она проявила бдительность:
– Вы к кому?
– В двенадцатую.
Консьержка потеряла ко мне всякий интерес. Я доехала на лифте до четвертого этажа и, едва двери распахнулись, услыхала:
– Чего это ты на целый час раньше прискакала?
Я вышла на лестничную клетку. Высокая рыжеволосая дама, стоявшая в проеме открытой двери, попятилась.
– Простите, думала, массажистка ко мне идет.
– Нет, – улыбнулась я, – извините за беспокойство, мне нужна Люба Ракитина.
– О боже, – простонала хозяйка, мигом меняясь в лице. – Опять! Эта дрянь вновь дает прежний адрес.
Вымолвив последнюю фразу, она накинулась на меня чуть ли не с кулаками:
– Сами виноваты, небось видели, с кем дело имеете! Да у нее на лице стоит штамп – «подлая баба», вот и разбирайтесь без нас.
– Простите, Люба тут не живет?
– Нет, – проорала дама, теряя всю интеллигентность и элегантность, – нет!
– Не подскажете, где ее искать?
– Понятия не имею, уходите, – затопала стройными ножками, обутыми в красненькие домашние тапочки, нервная особа, – убирайтесь и не смейте сюда больше ходить! Слышите? Никогда!
– Но…
– Сейчас милицию вызову, – пригрозила злобно хозяйка и захлопнула дверь.
Я уставилась на красивую, обитую розовато-желтоватой кожей дверь. Интересно, чем так досадила Люба Ракитина этой особе? И как мне теперь поступить? Внезапно дверь соседней квартиры, совсем простая, деревянная, с обивкой из черного дерматина приоткрылась и на площадку вышла старушка. Маленькая, аккуратная, совершенно непохожая на российских бабушек.
К сожалению, наши женщины, едва перешагнув пятидесятилетний рубеж, мигом записываются в старухи. Начинают носить одежду темных тонов, не следят за модой, перестают ходить в парикмахерскую и выбрасывают помаду сочных оттенков. Этим они коренным образом отличаются от своих ровесниц-парижанок. «Чем старше женщина, тем короче юбка и выше каблуки», – заявила как-то бессмертная Коко Шанель. Но ей были свойственны экстремальные точки зрения. Однако в словах гениальной Коко, несомненно, была доля правды: французские дамы пятидесяти, шестидесяти и даже семидесяти лет не выглядят развалинами. Все они щеголяют в светлом. Розовое, голубое, нежно-зеленое – именно такие тона носят парижанки, перешагнув пенсионный возраст. При этом все они подстрижены и причесаны по последней моде, а на руках у них маникюр. Теплыми летними вечерами в многочисленных парижских кафе их можно встретить десятками. Разноцветными стайками сидят за столиками, пьют кофе, лакомятся пирожными и сплетничают, всем своим видом демонстрируя, старость – это еще не вечер. Впрочем, жизнь в Париже легче, чем в Москве: пенсии вполне достаточно для безбедного существования, а с внуками там сидеть не принято.
– Увольте, – морщит нос свекровь моей подруги Антуанетты, когда та робко просит маман приглядеть за Полем, пока она сбегает за булочками, – это твой сын, я своего уже воспитала, если желаешь таскаться по лавкам, найми няню.
Дама, вышедшая из своей квартиры, выглядит точь-в-точь, как свекровь Антуанетты. Сухонькая, маленькая, в ярко-голубом свитере и черных бархатных брючках.
– Вы ищете Любу Ракитину? – спросила она.
Я кивнула:
– У меня был записан этот адрес, пришла, а хозяйка квартиры такая неприветливая.
– А зачем вам Люба? – продолжала любопытствовать бабуся.