– Прости господи он стал, – подвела итог Клава.
– Кем? – не сразу врубилась я.
– Проститутом, – хмыкнула Зина, – али не слыхала про мужиков, которые с бабами за деньги спят?
– Вы точно знаете?
– Ну, – усмехнулась Клава, – свечку-то не держали, только, скорей всего, не обманываемся. На какие такие доходы ён оделся, обулся, ремонт зафигачил и машину купил?
– Может, действительно картины продает? – подначила я старух.
– Кто ж за размалеванную бумагу столько деньжищ отвалит? – спросила Зина. – Вона, ступай к метро, тама за сотню чего хотишь приобрести можно. Желательно тебе природу или фрукты, собаки с кошками, божественное есть и даже девки голые на любой вкус. Так что уволакивай свою девчонку от такого кадра.
– Да и есть у него сейчас баба, – подхватила Клава, – ничего из себя, вон ейная машина стоит. Дорогих денег стоит, глянь.
Я проследила за корявым пальцем старухи и увидела новехонький «Мерседес», весь глянцевый, переливающийся.
Старухи захлопнули рты, я тоже примолкла. Ну и как теперь поступить? Отправиться в квартиру и заявить с порога: «Знаю, что вы украли яйцо Фаберже!»
Да уж, глупей и не придумать.
– Чего скисла? – ожила Зина.
– Да вот думаю, как дочери рассказать, не поверит ведь она мне.
Клава хмыкнула:
– Мы ща тебя научим! Фотоаппарат имеешь?
– Ну дома есть.
– Дуй к себе, привози и сядь тут на скамеечке. Он в десять вечера выйдет с бабой этой, и они станут прощаться. Начнут лизаться, тут ты их и щелканешь, а потом девке своей под нос и сунешь: любуйся, доча, кого твой суженый обминает!
Я с уважением посмотрела на старуху – просто Джеймс Бонд. Небось любит детективы по телевизору смотреть.
– Вы точно уверены, что они именно в десять выйдут?
Зина сморщилась.
– Баба евонная замужем: кольцо на пальце блестит. Видать, домой спешит, чтоб супружник чего плохого не заподозрил, ночевать никогда не остается. Она тут, как по расписанию, вторник, четверг и субботу проводит.
– В промежутках других водит, – поддакнула Клава, – только с теми дело ненадежное. Иной день и нет у него никого.
– Простой случается, – заржала Зина.
– Лучше к десяти подъезжай, – подбила итог Клава, – поверь нам.
С гудящей головой я приехала в Ложкино и налетела на Риту Замощину. На этот раз у нее на голове красовался сильно завитой ярко-рыжий парик. Ритка стала в нем похожа на легенду российской эстрады Аллу Пугачеву времен исполнения песни «Паромщик».
Не успела я войти в холл, как Замощина, тряся кудрями, полетела ко мне с воплем:
– Иди сюда, будешь его держать.
– Кого? – устало спросила я. – Очередного твоего жениха?
– Скажешь тоже, – вскипела Ритка, – мне мужики не нужны! Масика, естественно. Смотри, что я ему купила.
И она жестом фокусника извлекла из сумки нечто пушистое, серое, больше всего похожее на шкурку, снятую с кролика.
– Замечательная вещь, – тараторила Ритка, – мой бедный сыночек совсем измучился, лежит в коробке с жуткими морскими свинками.
– Это щенки и котята!
– Уроды, – отмахнулась Рита, – сейчас мы его оденем.
– Зачем? И во что?
– Да вот, – трясла передо мной куском непонятного меха подруга, – купила по случаю, страшно дорогая вещь, комбинезон для кошки из норки.
– Комбинезон из кошки для норки? – обалдело повторила я, чувствуя, как к голове подбирается мигрень.
– Издеваешься? – налилась краснотой Ритка. – Это шуба для кота! Из норки!
– Зачем? У кошек своя отличная есть!
– Ты ненормальная, – заорала Ритка, – да, да, совсем больная! Это для Масика, он же лысый.
– А-а-а, – протянула я, – надо же, до чего додумались, шубы для кошек!
– Во-первых, их шьют для сфинксов, – пояснила, успокаиваясь, Замощина, – а во-вторых, для больных и старых животных. Вот, купила сыночку, а он одевать себя не дает. Придется тебе его держать, а я начну комбинезончик натягивать.
«Вовсе даже не стану помогать», – хотела было ответить я, но вслух отчего-то произнесла совсем другое:
– И что, эти прикиды только из норки шьют?
– Почему? – удивилась Ритуська. – Бывают разные, даже вязаные, но из норки самый дорогой, а у Масика все должно быть наилучшее.
Кто бы сомневался! Естественно, для милого сынка и сережку из ушка.
– Сколько же стоит шубенка?
– Пятьсот баксов.
Я уронила на пол одежонку.
– Сколько?
– Пятьсот долларов, – повторила Замощина.
– Да за такие деньги тебе шубу купить можно!
– Мне для Масика денег не жаль.
– По-моему, он мог обойтись вязаной фуфаечкой, – протянула я.
– Вот сама и ходи в кофте по холоду, – вызверилась Рита, – а мой сыночек…
Я безнадежно поплелась на второй этаж в свою спальню. Лысый Масик, очевидно, весьма комфортно чувствовал себя в стае щенков, потому что стоило начать выуживать его из ящика, как он принялся раздраженно шипеть.
– Кисонька моя, лапонька, пусинька, пойди к мамусечке, – засюсюкала Рита, – сейчас тебе станет уютненько. Эй, Дашка, пихай ему ноги в рукава.
Я попыталась засунуть лапы Масика в сшитые куски меха. Куда там. Кот извивался, царапался и плевался.
– Давай, держи его, – велела Ритка, – ничегошеньки не можешь сделать, беда с тобой.
И она сунула мне разгневанного Масика.
– Кисонька, дусенька, не дергайся, мамочка хочет как лучше.
Да уж, родители вечно норовят улучшить жизнь своих деток, только последние, как правило, сопротивляются изо всех сил. Вот и Масик совершенно не собирался надевать на себя дорогой комбинезон.