— Вы не замерзли? — спросил Грег и осторожно взял в руки катину ладонь. Он ощутил, как она на мгновение благодарно сжала его пальцы. Грег почувствовал ее близкое дыхание и коснулся своими губами катиных губ. Она откликнулась на поцелуй.
Они долго стояли посреди безлюдной улицы в свете почти полной луны и целовались. Когда Грег наконец взглянул на часы, то с изумлением обнаружил, что уже без пятнадцати двенадцать.
— Надо идти, — с сожалением сказал Грег, — а то Рогов меня расстреляет.
— А меня посадит на гауптвахту до конца войны, — со смехом отозвалась Катя и вздохнула. — Да, ты прав. Уже пора.
Прежде, чем направиться к форту, они еще постояли несколько минут на мосту, глядя на залитый лунным серебром спящий город.
У ворот форта Катя с грустью сказала:
— Вот и полночь… Сейчас принцесса снова превратится в Золушку.
Словно подтверждая ее слова, с ратуши донесся бой часов. Грег обнял Катю, провел по ее волосам ладонью.
— А вот и нет, — возразил он. — Принцесса останется принцессой. Это новая сказка!
Катя уже давно скрылась за дверями приземистого казарменного корпуса, а Грег все стоял и смотрел на луну. Ему было сказочно хорошо.
— У вас ничего не будет, — раздался за его спиной голос Рогова. — У вас с Катей ничего не может быть.
— Мы любим друг друга! — с вызовом ответил Грег.
— Ты не понимаешь, — вздохнул Рогов. Он достал папиросу, закурил, глубоко затянулся и повторил:
— Ты не понимаешь. Она — комсомолка, а ты — сын врага народа, белогвардейца. Война закончится, и она уедет в Советский Союз, а ты — в Америку.
— Мы любим друг друга, — упрямо повторил Грег. — Я поеду с ней в Советский Союз. При чем тут мой отец? Это он сражался с большевиками, а я вместе с большевиками сражаюсь против нацистов. Это же совсем другое дело!
— Вот что я тебе скажу, — жестко проговорил Рогов. — Мои родители и сестренка погибли в ленинградскую блокаду. У меня никого нет в этом мире, а Катя для меня — как сестра. И она — мой боевой товарищ. Из-за тебя может пострадать и она. Оставь ее, если ты действительно ее любишь.
— Она может пострадать из-за меня?! — поразился Грег. — Неужели так может быть? В таком случае, я увезу ее к себе, в Америку.
— Замолчи! Одной этой фразой ты можешь отправить ее в лагеря лет на десять, — повысил голос Рогов. — Будем считать, что я этого не слышал. Все! Я тебя предупредил.
Рогов швырнул окурок на плац и ушел в казарму. Грег остался на плацу в глубоком раздумье. Согласится Катя уехать с ним? Впрочем, он завтра же поговорит с ней об этом. Только бы завтра в город не нагрянули немцы! Интересно, когда они появятся? И появятся ли вообще?
* * *
Цольмер собирал войска для решительного удара по Фридрихсбрюку. С этой целью он уже сутки осаждал приемную командующего группой армий «Юг» генерал-полковника Лотара фон Рендулич.
И тут внезапно для него пришла срочная телеграмма из Берлина. Ее содержание могло шокировать любого: «Линц, СС-бригаденфюреру Цольмеру. По получении телеграммы немедленно убыть в Бергхоф, арестовать рейхсмаршала Геринга как изменника и передать его под охрану командирам дислоцированных в районе Берхтесгадена частей СС. Об исполнении доложить немедленно. По поручению фюрера рейхсляйтер Борман».
Телеграмма могла шокировать кого угодно, — только не Цольмера. А что такого? Ну, рейхсмаршал оказался предателем, — ну что тут странного? А десять лет назад предателем оказался Рем со своими штурмовиками, и его расстреляли, — обычное дело! А чем Геринг лучше? Цольмер немедленно посадил своих людей в грузовики и утром 24 апреля уже прибыл в Берхтесгаден.
В действительности Геринг вовсе не собирался предавать фюрера: в основе дела лежало обычное недоразумение.
После провала так и не состоявшегося наступления Штайнера фюрер продемонстрировал очередную вспышку ярости, обвинив в предательстве армию, СС и всех немцев вообще. Он кричал, что наступил конец; что все рушится; что он лично возглавит оборону Берлина, а в последний момент застрелится. Присутствовавшие на совещании генералы Кребс и Кристиан были просто шокированы, однако Йодль сохранил спокойствие и потом объяснил коллегам, что он все это уже слышал двое суток назад. Затем Кейтель и Йодль уединились с фюрером, и тот им предложил: «принять бразды правления вместе с Герингом». Йодль усомнился, что войска будут сражаться за Геринга, и Гитлер с горечью заметил: «Что значит сражаться? Сколько еще сражений осталось? Войска больше не сражаются, противотанковые заграждения в Берлине открыты, их больше никто не защищает. А когда дело дойдет до переговоров, рейхсмаршал будет полезней меня».
Йодль предложил отвести армию Венка с позиций на Эльбе для обороны Берлина: Йодль читал план «Иклипс» и знал, что американцы не будут форсировать Эльбу. Гитлер оживился: ему подбросили новую игрушку. И он приказал Кейтелю ехать в штаб Венка.
В тот же день представитель Геринга генерал Коллер увиделся с Йодлем, который подробно изложил содержание беседы с фюрером. Коллер немедленно связался по телефону с Оберзальцбергом и передал Герингу потрясающую новость: фюрер решил умереть в Берлине и поручить ведение переговоров о перемирии рейхсмаршалу. Геринг вызвал Коллера в Оберзальцберг, и тот утром 23 апреля уже был в доме Геринга. Геринг чувствовал ловушку, но ситуация была патовой, и Геринг с горечью сказал Коллеру: «Борман — мой смертельный враг. Он только и ждет, чтобы я подставился. Если я начну действовать, он назовет меня предателем. Если не начну — обвинит меня в бездействии в самый тяжелый час!» Однако Ламмерс убедил его, что свобода действий фюрера ограничена, поскольку тот остался в окруженном Берлине. Следовательно, декрет от 29 июня 1941 года, который прямо предусматривал именно случай «ограничения свободы действий» фюрера, вступил в силу и наделил всей полнотой власти рейхсмаршала Геринга как преемника фюрера. Геринг решился и продиктовал телеграмму: «Мой фюрер! Ввиду вашего решения оставаться на своем посту в берлинской твердыне, согласны ли вы, чтобы я немедленно принял общее руководство рейхом при полной свободе действий в стране и за ее пределами в качестве вашего заместителя в соответствии с вашим указом от 29 июня 1941 года? Если до 22 часов сегодня ответа не последует, я буду считать, что вы утратили свободу действий и что возникли условия для вступления в силу вашего указа, чтобы начать действовать в высших интересах нашего народа и отечества. Вы знаете, какие чувства я испытываю к вам в этот тяжкий час в моей жизни, я просто не способен найти слова, чтобы их выразить. Пусть Бог хранит вас и позволит, несмотря ни на что, прибыть сюда так скоро, как это будет возможно. Преданный вам Герман Геринг».
— Хм… как аккуратно и обтекаемо составлено… Не зацепишься! — прокомментировал Краузе телеграмму.
— Бросьте! — усмехнулся Борман, размахивая телеграммой, как флагом. — Важно не ЧТО доложить, а КАК доложить! Можете считать Геринга ферзем, сброшенным с шахматной доски.