Банщик уже ждал Альберта Гусейновича. Для каждого клиента свой день и час. Но этот – особый фрукт. Минут через пятнадцать подъедут две или три проститутки, но этим в наше время удивить трудно. А вот то, что они прямо в машине переодеваются в туники, стилизованные под античность, и выпархивают с латынью на устах, не с матерком, не с сигаретами, – право, диво. Сколько же они стоят, интересно?
– Проходите, дорогой Альберт Гусейнович. Заждались уже. Все готово. Парилочка на взводе. Бассейнчик чистый и прохладный, как вы любите. Девушки, как обычно, попозже прибудут?
– Привет тебе, Кирилл. Как обычно, чуть позже. И, как всегда, чуть раньше уедут.
– Я все никак их имена запомнить не могу. Редкие какие-то.
– Цессиллия и Поппония.
– Где ж вы таких находите?
– Места знать надо. Помоги-ка лучше, братец, коробочку с продуктами донести. Да накрой поляночку, чтоб как у Цезаря.
– Это какой-то римский президент?
– Вроде того. Основатель знаменитой династии. Только не президент, а принцепс, неграмотная твоя голова. А насчет девчонок все просто: найди лишних полторы штуки зелененьких и ко мне обратись. Найду самых лучших.
Кирилл Петрович так и присвистнул. Он любил играть роль этакого простафили с тремя классами образования. На самом же деле отработал в средней школе сорок лет. Преподавал географию. Но и в истории лопухом не был. Вот и сейчас так и хотелось поправить пижонистого капитана, что, дескать, основателем династии считается Август, приемный сын Гая Цезаря. Банщик подхватил коробку с продуктами и, кряхтя от тяжести, направился в трапезную. Сноровисто и быстро расставил деликатесы, откупорил бутылки и, включив классическую музыку, крикнул:
– Поляна для вакханалии готова. Прошу к столу.
– Спасибо, Петрович. Встретишь куртизанок и можешь быть свободен.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
В положенное время к стеклянным дверям спорткомплекса бесшумно подкатил светло-зеленый «Ниссан». Брызнул под фонарем отраженным светом кузова, осветил фарами площадку, одаривая духом благородной экзотики. Сквозь глухие тонированные стекла донесся беспечный смех. И вот: одновременно с двух сторон распахнулись двери. Вспышка фейерверка. Две девушки в ярких туниках: одна – в оранжевой, другая – в голубой.
Высокий каблук. Змейки ремней на щиколотках. Аппетитные выпуклости грудей. И блестки, блестки. На высоких лакированных прическах, на обнаженных плечах, на одежде. Даже у немолодого Петровича внизу живота томно заныло. Он засуетился, широко распахивая стеклянные двери:
– Проходите, высокодостойные леди и миледи. Термы готовы. Повелитель ждет.
Девушки прыснули. Та, что в оранжевой тунике, сказала:
– Эй, старик, хочешь, чтоб я obscenac corporis ostendunt?
– Да, – подумал Кирилл Петрович, – она буквально сказала: «Эй, старик, хочешь, чтоб я обнажить интимные части?» Такие, пожалуй, и ста баксов не стоят. Уж больно построение предложения похоже на разговор рыночных торговцев с юга. – Но вида бывший учитель не подал:
– Прошу пардона у знатных дам за рабскую необразованность. Куда нам сирым да убогим язык господ наших понимать. Он для того и создан, чтобы равные общались, – произнес вслух.
Когда девицы, хохоча во все горло, скрылись в бане, Петрович процедил сквозь зубы:
– Sublata veste (Задрать подол платья) да выпороть, как следует. – Старик, сплюнув, пошел в свою маленькую каптерку, чтобы часа на три спокойно заснуть.
Натан Лазаревич заглушил свой жигуленок и выключил фары метрах в двадцати. Место выбрал темное, недосягаемое для фонарного света. То, что происходило у стеклянных дверей бани, а также внутри, в холле, смотрелось, как на ладони. Итак, что мы имеем? По пятницам, после тяжелой трудовой недели, капитан Садыков расслабляется в бане с проститутками, которые используют terribilis riktus (устрашающий смех зарождения, невидимого для самцов). Подлипкину вдруг захотелось тряхнуть стариной, вспомнить молодость и поговорить на латыни. Окунуться в беспечность, пуститься в загул. Такие экземпляры и все какому-то Садыкову. Ну, куда же деться одряхлевшему Наташе от невинной слабости древней крови. У одних народов страсть к выпивке, у других – к размножению. Содом и Гоморра живут глубоко в генах. Наверняка, это еще одна из причин: почему евреи отторгают христианство. Просто, вслух об этом никто не говорит. Но у тебя разве есть anasurma priapa (член, поднимающий тунику). То-то. Стрючок у тебя бесполезный. Так что, занимайся делом. Служи России, благо в отличие от многих соплеменников, ты ее любишь. Эх, Подлипкин, Подлипкин. Может тебе принять это русское православие? А вдруг, и правда, в рай попадешь. А кому хочется ждать мессию, пусть ждет. Что такое жизнь? Короткий сон. Вот она уже кончается. Христос распахнул врата в рай для порядочных и честных людей. Все остальные – в ад пожалуйте. Ветхозаветники же считают, что все попадают в ад, по определению. Мессии же нет. Христос таковым, по их мнению, не является.
Для них рай наглухо заперт. Получается, как ни живи, какие поступки ни совершай, один хрен, попадешь в преисподнюю. Остается только одно: как можно больше урвать от жизни на земле. Все равно ведь черти со сковородками ждут. Не хочу так думать. Я всю жизнь пахал, как папа Карло. Сотни жизней спас. И, все равно, в ад. Нет уж, дудки. Да и друзья, в основном, русские офицеры. Как я без них на том свете? Поговорить и то не с кем будет.
Два с половиной часа пролетели незаметно. Когда жизнь подходит к краю, то есть о чем подумать. Да и вообще, благородному мужу всегда есть, о чем подумать.
Цессилия и Поппония появились в холле. Вид уже был не такой презентабельный. Без макияжа лица выглядели простовато и беззащитно. Самые обычные рязанские клуши с чалмами из полотенец на голове. Девицы потоптались, наверно, ища Петровича, и, махнув рукой, дескать, пусть дальше спит, выбежали на улицу к машине. Интересно, как их по-настоящему зовут? «Ниссан» протяжно заурчал и, взвизгнув шинами, рванул прочь. Минут через сорок показался Садыков. Шел, явно, на нетвердых ногах. Ему что! Хозяин жизни. Разве кто-нибудь осмелится тормознуть и спросить: почему это вы, товарищ капитан, в нетрезвом виде за руль садитесь? Так ответит, что в кошмарном сне трудно представить. Или заставит до дома подвезти. Всего-то капитан, а, видать, силен в связях и делах карьерных. Мерс нехотя поплыл по грязи, выпучив глаза в порыве патрицианского гнева на плохую погоду и недостойные его величества дороги. Петрович так и не встал проводить клиента. Это было не принято. Бывший преподаватель географии сладко храпел в своей каптерке после трехсотграммовой дозы армянского коньяка. Подарок с барского плеча.
Натан Лазаревич тронул с места, мягко давя на педаль газа. Его боевой железный конь не привык к резким движениям, предпочитая сначала хорошенько прогреться, поворчать двигателем, повысить количество эндорфинов до необходимого уровня. Тем более, что торопиться было некуда. Задание партии выполнено. Логово врага обнаружено. Теперь дело за спецназом: пусть работают.