А деревообрабатывающий завод гнал свою «продукцию» до ноября 1988 года. Видимо, в это время было принято окончательное решение на вывод войск, и «нестандартное подразделение» гробовщиков, не предусмотренное, кстати, ни в одном уставе и наставлении, расформировали. После 15 февраля 1989 года, дня вывода ОКСВ, на складе готовой продукции останется около пятисот «изделий», которые, кстати, не очень долго лежали без спроса – авария под Уфой потребовала сразу около четырехсот гробов.
И самое невероятное в этой истории с «черным тюльпаном» (кстати, на Байконуре, где встречается этот цветок, его, как очень редкий, дарят самым любимым женщинам) то, что завод по изготовлению гробов все эти годы находился в пятистах метрах от «пересылки» – места, где предварительно собирали солдат и офицеров перед отправкой в Афганистан. Вот такое соседство…
Есть возможность и смысл привести подсчет потерь ограниченного контингента в период с 25 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года по годам.1979 год – 86 человек, в том числе 10 офицеров. Боевые потери составили соответственно 70 и 9.
1980 год – 1484, в том числе 199 офицеров. Боевые потери: 1229 и 170.
1981 год – 1298, в том числе 189 офицеров. Боевые потери: 1033 и 155.
1982 год – 1948, в том числе 238 офицеров. Боевые потери: 1623 и 215.
1983 год – 1446, в том числе 210 офицеров. Боевые потери: 1057 и 179.
1984 год – 2343, в том числе 305 офицеров. Боевые потери: 2060 и 285.
1985 год – 1868, в том числе 273 офицера. Боевые потери: 1552 и 240.
1986 год – 1333, в том числе 216 офицеров. Боевые потери: 1068 и 198.
1987 год – 1215, в том числе 212 офицеров. Боевые потери: 1004 и 189.
1988 год – 759, в том числе 117 офицеров. Боевые потери: 639 и 106.
1989 год – 53, в том числе 10 офицеров. Боевые потери: 46 и 9.В процентном отношении потери выглядят так: 0,8–0,9 процента погибших от общего числа ОКСВ, или 2,5 процента от числа участвовавших в боевых действиях. То есть воюющая 40-я армия теряла в день четыре человека. Американцы назовут это «неплохим» результатом для советского военного командования. Но это статистика. А тогда, 17 марта 1979 года, тело майора Бизюкова Николая Яковлевича вывезут на машине в Кушку, а оттуда уже направят в Красноярский край, Партизанский район, село Вершино Рыбное. Кладбище села Вершино Рыбное…
10 марта 1978 года. Герат.
Хоть и не позволил полковнику Катичеву его рост увидеть из Герата Кушку, но оглядеться вокруг себя возможность дал.
Первое, что увидел в дивизии, – гауптвахта. Посреди плаца, прямо на солнцепеке, была натянута небольшая палатка, в которой на корточках сидел провинившийся солдат. Не зная, правильно он поступает или нет, но Катичев тут же приказал убрать «позор Апрельской революции».
Подействовало, убрали. Вроде бы даже зауважали. Восток вообще-то всегда уважал силу и решительность.
Вторым делом наметил себе добиться расположения дивизионного муллы. Опять же, не зная, что нарушает, а что нет, но начал преподносить ему подарки – о, как любят на Востоке внимание к себе! Более того, просил благословлять любое начинание – от строительства новой казармы до митинга. Шел и на хитрости – иной раз специально опаздывал на общие построения, чтобы потом на трибуне, при всей дивизии, здороваться и обниматься с муллой. А Восток чутко различает, когда с муллой целуются, а когда прикладываются к поле его халата.
Словом, стал в конце концов на проповедях мулла внушать солдатам: «Шурави Катичев пришел к нам с добром. Слушайтесь мушавера . Если же кто вздумает выстрелить в него, то знайте, что волей Аллаха пуля вернется и убьет того, кто ее выпустил».
А параллельно шла боевая учеба. И не просто беготня целый день по методу «сопка наша – сопка ваша». Горелов из Кабула приказал начать подготовку горных батальонов, требовал проводить ночные занятия, чего никогда раньше не было. Оборудовали стрельбище, и хотя вместо тросов и лебедок мишени таскали сарбозы , все равно это уже были движущиеся мишени.
Налаживали и быт. Катичев уговорил губернатора и комдива срубить деревья вокруг городка и сделать нары, и впервые за службу солдаты перестали спать на голом, вымощенном булыжниками полу. Прекратились, по крайней мере при советниках, зуботычины и мордобой. Нашлись простыни, одеяла, которыми все эти годы, оказывается, исправно снабжалась дивизия в полном объеме.
Повеселели и сами советники, когда стали приезжать к ним жены. К марту единственным, кто пока маялся в одиночестве, в гарнизоне остался лишь советник зампотеха майор Бизюков Николай Яковлевич. Дружелюбный, открытый, прекрасный баянист, любитель компании, о своих семейных делах, однако, не распространялся, и никто особо не знал, почему к нему не спешит его Арина. И только по долгу службы, уже как начальнику, Катичеву удалось выяснить, что жена Николая Яковлевича – сирота, из детдома, а в анкетах, заполняемых при выезде за границу, требовалось подробно написать и о родителях, А что ей, например, можно было написать об отце, если он давно умер? Но анкета требовала в этом случае указать и место захоронения. На эти поиски и потратил последний свой отпуск Бизюков, разыскав-таки нужное кладбище с крестом, где указывалась фамилия отца Арины. Генштаб принял эти сведения и дал разрешение на оформление документов. Сдала Арина квартиру на Дальнем Востоке, распродала вещи, прилетела в Москву для оформления бумаг и вот-вот должна была уже появиться в Герате. Так что скоро должен был заиграть на баяне веселые мелодии и Бизюков.
Казалось, все шло неплохо в Гератском гарнизоне. Но после 8 Марта, на совместное празднование которого комдив, кстати с пистолетом в руках, заставил офицеров прийти с женами без паранджи, к Катичеву зашел озабоченный начальник особого отдела дивизии майор Ашим.
– Товарищ полковник, мы приметили в городе дуканщика, который проявляет интерес ко всем советским военным.
– А к кому дуканщики не проявляют интереса? – удивился Станислав Яковлевич.
– Товарищ полковник, поверьте моему глазу. Я знаю, как интересуются покупателем, а как… по иному. У меня ведь тоже люди в городе есть. А дуканщик к тому же один из тех, кто принимал участие в набегах на вашу территорию, когда еще были басмачи, – добавил еще один аргумент Ашим.
– Что ты предлагаешь? – наконец в открытую спросил Катичев.
– Его необходимо изолировать.
– Ну а я здесь при чем? Поступай как знаешь, это уже не в моей компетенции.
Ашим, довольный разговором, решительно вышел, но часа через два к главному военному советнику буквально ворвался майор Бесфамильный.
– Товарищ полковник, немедленно отмените ваше решение по дуканщику, – потребовал он.
Опешивший от приказного тона, возбужденности майора, Катичев и нашелся только что удивляться: