Я поглядела на бьющегося в истерическом припадке пса.
– Знаете, у нас пуделиха Черри тоже нервная была, чуть что мигом в обморок хлопалась. Мы ее вылечили.
– Да? – заинтересовалась Тамара Павловна. – И как?
– Купите в аптеке любой гомеопатический препарат с фосфором, знаете, такие белые шарики.
– Называется как?
– Неважно, вам подойдет каждый, в котором основной составляющий компонент фосфор. Вообще-то он предназначен для людей, подверженных истерическим припадкам и немотивированным приступам злобности, но очень хорошо помогает животным, да и стоит копейки!
– Давать сколько?
Я призадумалась.
– Черри небольшая, весит десять килограммов, мы ей совали три-четыре горошины, вашему, наверное, штук восемь… Они сладкие, мигом слопает.
– Спасибо, – улыбнулась Тамара Павловна, – а то измучил всех, зять-покойник, бывало…
– Кто? – испугалась я.
– Вадик, – вздохнула билетерша, – муж моей дочери.
– Почему покойный?
– Так он умер.
– Когда? – в полной растерянности спросила я. – Отчего? Он же молодой, наверное!
– Да уж, – вздохнула Тамара Павловна и неожиданно поинтересовалась: – А вы за яичками ко мне или за творогом?
– И за тем и за другим, – не растерялась я.
– Что же мы на улице болтаем, – всплеснула руками хозяйка, – пошли в дом.
На чистенькой, словно операционная в сельской больнице, кухоньке Тамара Павловна усадила меня за стол и радушно предложила:
– Чайку? Небось из Москвы едете?
Не дожидаясь ответа, она вытащила из эмалированной кастрюли неровный батон, достала масленку и радостно сказала:
– Попробуйте, все свое, в магазине такого не купить.
Глядя, как она ловко намазывает на толстый кусок хлеба желтое, блестящее масло, я сглотнула слюну, есть захотелось со страшной силой.
Чай оказался отвратительным, самый дешевый сорт пахнущих веником «все тот же вкус». Зато бутерброд был вне всякой критики.
Увидав, как я глотаю третий по счету, Тамара Павловна пояснила:
– Дочь у меня мастерица. В детском саду работала воспитательницей, да оклад такой, что больше на проезд истратишь, вот и бросила. Коров завели, кур, огород, с того и живем, у меня клиентов много, один с Юго-Запада ездит, только наш творог хочет. Вас кто прислал?
Я быстро ответила:
– Галина Феоктистовна, гардеробщица из консерватории. А что случилось с вашим зятем?
Тамара Павловна глубоко вздохнула:
– Случайность вышла. Сосед его наш застрелил, Николай Федорович.
Я чуть не уронила чашку.
– За что?
– Так не нарочно, – принялась пояснять Тамара Павловна. – Дома наши сами видите как стоят, у дороги. Народ разный ходит, к нам особо не лезут, Дика боятся, большой да громкий. Я на ворота специально для клиентов объявление повесила, чтобы не боялись, только те, кто впервые появляется, пугаются. А у Николая Федоровича никого во дворе, вот и лазают к нему все, кому не лень.
Я мрачно слушала ее рассказ. Наш человек, простоявший на огороде кверху задом весну, лето и большую часть осени, превращается в неуправляемого зверя, если видит, как кто-то покушается на урожай. Совсем недавно Зайка, придя домой, бросила на стол гостиной газету «Мегаполис» и возмущенно сказала:
– Ужас! Озверелые садоводы прибили гвоздями к забору бомжа, который воровал у них картошку.
– Так они небось сколько времени горбатились, – влезла в разговор наша домработница Ирка, – сажали, окучивали, колорадского жука изводили, а этот на готовенькое явился…
– Что за дрянь ты говоришь! – взвилась Зайка. – Из-за десятка клубней изуродовать человека.
– А чего он крысятничает? – не сдалась Ирка, и они с Ольгой отчаянно заспорили.
Я молчала, не зная, что сказать. Конечно, воровать нехорошо, но разве убивать человека можно?
Незнакомый мне Николай Федорович не задавался этим вопросом. Ветеран войны, старый человек безуспешно пытался избавиться от любителей пошарить по чужим огородам. Пару раз выскакивал и поливал грабителей водой из садового шланга, кидал в них кирпичи, однажды ловко плеснул в наглую бомжиху раствором коровяка… Но в тот злополучный вторник бедный старик совсем съехал с катушек. Ровно в полдень он глянул в окно и опешил. Среди белого дня, под яркими лучами солнца, безо всякого стыда два «синяка» нагло дергали морковку на грядках.
– Пошли вон! – заорал Николай Федорович, выскакивая на крыльцо.
Один из маргиналов выпрямился и лениво обронил:
– Молчи, рухлядь, а то плохо будет.
Николай Федорович ринулся в дом. Он прекрасно понимал, что справиться с двумя молодыми, крепкими парнями ему не под силу, но обнаглевшие бомжи и предположить не могли, что у немощного старика спрятан в шкафу пистолет. Оружие имелось у бывшего фронтовика на совершенно законных основаниях. В свое время его, тогда бравого майора, наградил за смелость в бою командующий Северо-Западным фронтом. На револьвере была соответствующая гравировка, на полке хранилось разрешение на оружие. Раз в месяц Николай Федорович вынимал пистолет, чистил его и предавался воспоминаниям, но пенсионер и предположить не мог, что настанет день, когда его рука вновь потянется к «сувениру» как к оружию.
Увидав в руке обворованного крестьянина револьвер, бомжи струхнули и, ломая ногами кусты любовно выращенной смородины, кинулись на улицу. Увидев растоптанные ветви, Николай Федорович совсем помутился рассудком. Парни бежали к платформе, старик спешил за ними. Понимая, что сейчас безнадежно отстанет и упустит мерзавцев, дедушка, совершенно не обращая внимания на то, что по улице потекла толпа людей, сошедших с электрички, нажал на курок…
Послышался шлепок, на тротуар рухнуло тело, тут же натекла большая вишнево-бордовая лужа. Рука не подвела старого вояку, пуля угодила мужчине в грудь, и несчастный скончался по дороге в больницу. Только это был не бомж, а зять Тамары Павловны, мирно шедший домой.
– Какой ужас, – прошептала я, – вот несчастье!
Тамара Павловна замялась, потом, понизив голос, сказала: