Неожиданно вспомнился вчерашний инцидент у ночного гастронома. Красивая девица, ничего не скажешь! Лика… А ты, Кирсанов, форменный обормот! Ведь эта Лика, возможно, обрывает тебе телефон… Впрочем, я, пожалуй слишком размечтался. У этой Лики самомнения — вагон…
И все же я погнал «фронтеру» сразу домой, хотя прежде и возникала мысль заскочить к Липатову.
Трель телефона я услышал сразу, как только вышел из лифта. Вставить в замок длинный, похожий на парикмахерскую расческу ключ и провернуть его было делом десяти секунд — стальные лапы «паука» поджались, я ворвался в прихожую. Хватая с базы трубку радиотелефона, я зацепился за ковер и едва не рухнул на пол.
— Алло! Смольный на проводе! У аппарата Бонч-Бруевич, русский революционер, — дурачась, выпалил я скороговоркой, швыряя в кресло барсетку.
— Добрый вечер, уважаемые товарищи Бонч с Бруевичем вместе. Вас беспокоит народный комиссар по делам досуга и развлечений товарищ Лика.
Услышав именно тот голос, который я и ожидал услышать, я мысленно воскликнул громкое ликующее «Ура!» — о таком сюрпризе на сегодняшний вечер я и мечтать не мог.
— Лика? Неужели? Нет, не может быть… Распушив хвост, я затоковал…
— Очень даже может… Лика многое может.
Она засмеялась. Я тут же перестроился. Пусть ей станет очень весело, пусть она все время смеется…
— Ты меня сразила! Наповал… Я только с работы, день — безумный, и тут охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет…
— Володя, уж не ты ли тот самый зайчик? — Она снова рассмеялась, а у меня по спине побежали мурашки.
— Да, я зайчик, а ты — охотник. Хочешь быть охотником, вернее, охотницей? Есть богиня Диана-охотница, теперь будет еще одна: Лика-охотница… Согласна?
— Нет. Хочу быть только наркомом. Это раз. У меня сегодня свободный вечер. Это два. И, в третьих, я подумала, что, может быть, у шефа секьюрити солидной охранной фирмы тоже иногда появляется желание отдохнуть. Впрочем, возможно, я ошиблась…
«Пора идти на приступ», — подумал я. — Если для встречи с вами придется ужом ползти до финской границы — я готов. Однако на машине будет быстрее. Где и когда? — Давай встретимся возле Медного всадника через сорок минут. Успеешь? — Считай, я уже там! — До встречи, спаситель!
Наскоро приняв душ, я надел легкие хлопковые брюки, трикотажную тенниску «Лакоста», подхватил барсетку с мобильником и документами, сунул в карман ключи от джипа и кубарем скатился по лестнице, проигнорировав оба лифта — и грузовой, и пассажирский.
Время поджимало, и я несся по городу на предельной скорости.
На Сенатской площади я появился с опережением графика на пять минут. Между прочим, по дороге изловчился проскочить на красный и выкроил пару минут на покупку цветов. Пять алых роз на длинных ножках дожидались торжественного момента на соседнем сиденье.
Припарковавшись, я огляделся.
Небо по-прежнему было хмурым. Природа, похоже, решила с лихвой компенсировать двухмесячную засуху.
Лику я увидел сразу. Она шагала к месту встречи по набережной со стороны Зимнего. В узких черных джинсах стрейч, черной же блузке без рукавов, в босоножках на высоких каблуках, Лика смотрелась удивительно изящно. Небольшой, но высокий бюст, узкая талия, плавная линия бедер полностью соответствовали моему представлению о женском идеале.
Я схватил розы, выскочил из машины и помчался ей навстречу.
Хотите — верьте, хотите — нет, но тут же снова мне на макушку упали тяжелые капли дождя.
— Природа льет слезы радости по случаю нашей встречи! — сказал я, обнимая Лику за плечи и осторожно целуя в щеку. — А вы, леди, прекрасна, как эти розы! — Я протянул ей цветы.
— Володя, спасибо! Я тронута, только, пожалуйста, не говори банальностей. — Она открыла зонтик. — Давай скорее в машину. Где она?
— Джип прямо перед тобой, видишь?
— С ума сойти, неужели твой?
— Казенный, поскольку я работаю, как тебе уже известно, в казенном доме.
— «Цербер» казенным домом не назовешь, — усмехнулась Лика.
— Да уж! Скорее сумасшедшим… Куда поедем? — спросил я, открывая перед ней дверь.
— Вообще-то я собиралась просто погулять, -сказала она, устраиваясь на сиденье. — Впрочем, когда моросит дождь, хорошо сидеть у камина, при свечах, разговоры разговаривать, пить кофе, а если на душе кошки скребут, то и рюмочка не помешает! Кстати, когда у тебя стресс, ты с ним как справляешься?
— Десять километров отшагаю — и порядок. Для меня это лучшее средство снять напряжение. С развлечением не получается, с выпивкой стресс только усугубляется. Только ходьба, физическая работа или быстрая езда за рулем. И только в одиночку.
— Неужели рюмочка-другая не помогает?
— Помогает, конечно, но все-таки гонка по шоссе лучше. И при похмелье, кстати, тоже — езда на машине хорошо башку прочищает.
— И нарушаешь правила при этом. Да?
— Никогда в жизни! Буду стоять на красном сигнале светофора, когда нет никого. Зная, к примеру, что на тысячу километров вокруг нет ни одного гаишника. И буду накидывать на себя ремень безопасно™.
— Для чего?
— Уж, конечно, не из уважения к порядку как таковому или страха перед возможным наказанием, а просто, чтобы не разрушить стереотип своего поведения — не размагнитить самого себя. Я долго, с большим трудом, нарабатывал всяческие рефлексы, в том числе и безопасной езды. К слову сказать, правила дорожного движения созданы гениально — если их не нарушать, то не будет никаких ДТП.
— Как бы не так! Будто ты не знаешь, что для власть имущих законов не существует. К запрещающим знакам дорожного движения заботливые автоинспекторы крепят таблички «кроме спецтранспорта».
— Тут ты права! Я тебе другое скажу. Третьего июля 1998 года ГАИ стала называться ГИБДД. Это малозвучная аббревиатура означает, что из государственных автомобильных инспекторов в один миг сделали инспекторов безопасности всего дорожного движения. И что? Цифры не отражают столь великой перемены. В 1998 году на дорогах России произошло более 160 тысяч аварий, из которых полуживыми вышли 183 тысячи человек и не вышли совсем — 29 тысяч.
— Ужас! — Лика вздохнула и замолчала.
Я тоже замолчал, потому что вспомнил про Лисицына со Смоляковым.
— Скажи, а ты способен на ложь? — спросила она ни с того ни с сего.
— Стараюсь вообще-то врать как можно меньше. А что?
— Да так! — Она задумалась. — А ложь во благо — разве это плохо?
— Этого я не понимаю. Не из уважения к собеседнику или к нормам морали, а только из-за того, что буду чувствовать себя крайне дискомфортно. К примеру, если близкий человек будет умирать от рака, я не стану говорить, что у него ангина. Лучше промолчу… А уж если некуда деваться, скажу прямо, что рак. И постараюсь как-то облегчить его участь. Но все равно врать не стану…