«Итальянец» неожиданно вышел из-за угла надстройки и, совершенно не прячась, остановился недалеко от носового трапа, став идеальной мишенью даже для слепого Пью.
В одной руке он держал направленный на нас скорострельный пистолет-пулемёт, в другой, поднятой вверх, продолговатую чёрную коробочку с двумя тумблерами и большой красной кнопкой. На его коричневой круглой роже с отвисшим подбородком и бульдожьими щеками сияло торжествующее выражение законченного садиста. Без сомнения, это был совершённый безумец, способный на все, включая немедленный суицид.
– Предлагал же тебе пойти его мочить! – скрипнул зубами Павлов и, наверное впервые со дня нашего знакомства, окатил меня по-настоящему ненавидящим взглядом. – Переговорщик хренов!
– Заткнись! – скованный разрывающей сердце безысходностью, прошипел я, с ледяной пустотой в груди понимая, что мой друг был прав.
Я допустил ошибку, и вот наступила расплата…
– Оружие за борт! – дёрнув стволом, приказал человек, которого я называл «макаронником». – Ну, живо!
Ещё раз посмотрев на меня и едва слышно фыркнув, Павлов размахнулся и швырнул свой бесполезный автомат в воду.
Чуть помедлив, я вынужден был сделать то же самое, в последний миг едва удержавшись от того, чтобы не надавить на спусковой крючок и не разрядить в широко расставившего ноги угрюмого толстяка остатки магазина. Но его указательный палец, лежащий на красной кнопке дьявольской коробочки, оказывал своё магическое воздействие.
Нет худа без добра? Возможно… По крайней мере сейчас, когда мы безоружны, этот Боря не станет взрывать яхту. Хоть и псих конченый, но ему тоже жить хочется. Лже-Манчини будет ждать сообщника, моля своего рогатого потустороннего покровителя, чтобы подельник прибыл к яхте раньше спецназа.
А если все же он не успеет – на борту пятнадцать заложников, чьё общее состояние наверняка превышает бюджет той же Санта-Каролины в несколько раз. В принципе, это вполне козырный шанс, чтобы уйти от возмездия.
И тут в моей голове словно грянул гром и сверкнула молния. Я неожиданно вспомнил о заткнутом за пояс джинсов Сергея и прикрытом рубашкой серебристом пистолете, который уже однажды помог ему отправить к праотцам усатого штурмана…
– А теперь пять шагов к борту и сесть на палубу! – продолжал отдавать приказы добившийся контроля над ситуацией подонок. – Вот так… Руки за голову и не двигаться!.. Как ты себя чувствуешь, киска?
Опустив руку с пультом, но продолжая держать нас на линии огня, толстяк двинулся к полулежащей у распахнутой двери и истекающей кровью сообщнице.
– Хреново, Боря, милый… – прошептала та, соорудив на лице вымученную улыбку. – Но ты у меня самый лучший… Сделал их, как последних лохов…
– Это точно! – довольно ухмыльнулся тот. – На их месте я не верил бы ни одному моему слову! Наивные придурки! А знаешь, дорогая, почему я не кончил их сразу, как они утопили пушки? Мне показалось, что тебе доставило бы огромное удовольствие раскроить их черепа собственноручно. Я прав?
– Борис, ты неотразим! Я действительно мечтаю об этом!
Лже-Манчини присел на корточки рядом с блондинкой и передал ей ствол.
– Давай, киска, сделай себе приятное.
– Пока, ребятки! – одарив нас ласковой улыбкой, промурлыкала Барби.
И тут словно кто-то открыл бутылку с лимонадом. Затем сжимающая направленный на нас «глок» Барби покачнулась, уронила оружие, выпучив глаза и широко разинув рот, медленно сползла по переборке и рухнула на палубу.
На лестнице, ведущей к каютам, за спиной ошалевшего от такого оборота событий плешивого толстяка я вдруг увидел спокойное и сосредоточенное лицо Марии.
– Ах ты, тварь! Я тебя… – взревел пришедший в себя «итальянец» и, выставив вперёд волосатые руки, бросился на Машу, но, наткнувшись на вылетевшую навстречу пулю, словно на сокрушительный апперкот невидимки, резко откинулся назад.
Схватившись за живот, Боря покачнулся, хрипя повалился навзничь и, немного посучив ногами, застыл – причём, похоже, окончательно.
На какое-то время на палубе яхты повисла абсолютная тишина.
Первым очнулся Хаммер. Медленно опустив заложенные за голову руки, он повёл ими по лицу, тяжело выдохнул и повернулся ко мне.
– Все, приехали… Конечная… Поезд дальше не пойдёт, просьба пассажирам выйти из вагонов, мать-перемать вашу…
– Ты почему не стрелял, дурак? – выдавил я тихо, опустив руки и все ещё не веря в наше чудесное спасение. – У тебя было целых две секунды, когда он передавал ей «глок»!
– Из чего я должен был стрелять?! – буркнул Павлов, как-то странно и неожиданно для меня набычившись. – Из пальца?!
– Милый, у тебя за ремнём, сзади, под рубашкой, заряженный пистолет, – мягко напомнил я.
– Нет там никакого пистолета! – задрав взмокшую рубашку, Хаммер продемонстрировал мне свою голую поясницу. – На, смотри!
– А где же он? – озабоченно полюбопытствовал я.
– Где-где! – снова огрызнулся Павлов. – Я его… это…
– Чего – это?
– Ну… в общем… я его потерял, – наконец раскололся Серёга, пожав плечами. – Выпал где-то, пока я кувыркался. Наверное, на юте под фальшбортом лежит.
– Эх ты, лопух, – заключил я. – Впрочем, здесь присутствует ещё один лопух.
Маша по-детски угловатым жестом выбросила в воду ненужный уже пистолет – с такой брезгливостью, словно это была скользкая зелёная жаба. Потом всхлипнула, обвила мою шею руками, спрятала на груди лицо и тихо заплакала.
А я, тупо глядя прямо перед собой, гладил её по мягким шёлковым волосам и не мог найти слов, которыми можно было бы её успокоить. Пусть спокойно поплачет, наверное, сейчас для неё это лучше всего.
Та невидимая черта, через которую только что переступила Маша, спасая наши с Хаммером висящие на волоске жизни, потребовала от неё столько мужества и сил, что для их пополнения понадобится даже не один день, а гораздо больше.
И я сделаю все возможное, чтобы она как можно реже и уже без пугающей внутренней пустоты вспоминала обо всем, что произошло минувшей ночью на этой трижды проклятой яхте.
Убедившись, что на смену выстрелам и истошным крикам пришла полная тишина, из пассажирских кают стали медленно, словно тараканы из щелей, выползать на палубу насмерть перепуганные, но буквально распираемые любопытством живые и невредимые туристы. С удивлением я заметил, что многие из путешественников держат в руках видеокамеры.
Эх, что бы там ни говорили, но этот мир точно сошёл сума!..
Вскоре на палубе «Белой акулы» началась настоящая суета, в которой смешались сдержанный плач особо впечатлительных дамочек, приглушённое бормотание и периодическая беготня.