Я запер дверь, поднял лейтенанта с пола, прислонил к стене и при помощи воды и оплеух быстро привел его в чувство. Стал задавать вопросы. Сначала он, понятное дело, отбрыкивался, кричал, что он – милицонер, угрожал посадить за разбитый нос, постоянно пытался встать. Но после того как я сломал ему мизинец, лейтенант смекнул, что лучше вести себя тихо и честно отвечать на все задаваемые мной вопросы… В общем, минут через пятнадцать-двадцать я узнал почти все, что было надо для продвижения вперед. Прежде всего выяснил, что Митька-Свистун вот уже третий год как тянет срок за грабеж, старики его уехали жить куда-то в деревню, а пустующую квартиру отдали в жилфонд милиции. Новый жилец, судя по всему, регулярно устраивал здесь шумные попойки с развратом, именно поэтому никто из соседей и не рискнул выражать свое открытое недовольство громкой музыкой и грохотом ломаемой мной двери. Я узнал, что смотрящим по городу среди воров является некий Ветер, с которым у начальника владивостокской милиции вроде бы как заключено нечто похожее на тайный договор, с целью поддержания баланса интересов урок и милиции и наведения контролируемого порядка. Но главное – лейтенант сказал мне, что осевшие в городе шанхайские китайцы великого и ужасного господина Мао, о котором все слышали, но никто ни разу не видел, и для тех и для других являются постоянной головной болью. Потому как, еще при старой «белой» власти получив контроль над огромной частью теневых денежных дел, китаезы держатся за этот свой кусок зубами. На большее, слава богу, они пока не претендуют, но и ни на какие переговоры и тем более уступки перед местными уголовниками принципиально не идут. В банде у них, мол, царят жестокие средневековые законы, и сами они – сущие звери, поэтому справиться с узкоглазыми пока не получается. Можно, конечно, поднапрячься и провести силами милиции и Чека крупномасштабную облаву по всему городу, но что это даст? У желтолицых на роже не написано– бандит он, безобидный портовый грузчик или торговец рыбой. Не выселять же всех, скопом, за кордон. Так, мол, и живем-существуем. Вдали от Москвы и прочей цивилизации…
Когда лейтенант закончил, я спросил, где можно найти Ветра. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но все же сказал, что тот, с ближайшими подручными, часто вечерами играет в карты. Догадайся с одного раза, где?
Ботаник с ухмылкой посмотрел на Славу.
– В бывшем доме Штольца, – глухо сказал Корсак.
– Именно, – кивнул Леонид Иванович. – Представь себе мои ощущения после всего того, что я натворил там четыре года назад. Но делать было нечего. Я сбросил свои вонючие лохмотья, кое-как ополоснулся, наскоро переоделся в найденную в шкафу гражданскую одежду, сунул за ремень «наган», для верности связал краснорожего милиционера, сунув ему в рот кляп, подкрепился остатками пиршества со стола, выпил для нервного расслабления полстакана водки и отправился в воровское логово. Пообещав лейтенанту, что в случае моей встречи с Ветром обязательно попрошу вора утром прислать человечка, чтобы тот освободил гражданина начальника от веревок…
В ставшем воровским логовом доме Штольца, как и следовало ожидать, у дверей дежурил огромный, как шкаф, угрюмый детина. Я сказал громиле, что мне нужно передать Ветру привет от господина Мао. Это сразу подействовало. Он изумленно вылупил глазищи, тут же скрылся в доме, но через минуту вернулся, впустил меня, обыскал, забрал «наган». Потом проводил в до боли знакомую уже комнату на втором этаже. Там почти ничего не изменилось. Та же мебель, то же местами прожженное папиросами зеленое сукно на игровом столе. Тот же пыльный фикус у окна. Те же карты, тот же банк, наполовину состоящий из царских золотых червонцев. Только рядом с благородным металлом лежали другие деньги, советские. В комнате находилось трое мужчин, все – далеко не юнцы и чем-то неуловимо похожие друг на друга. Как похожи волки из одной стаи. Глаза колючие. Умные. Настороженные и надменные одновременно. Кто из присутствующих Ветер, я понятия не имел, поэтому просто ждал, пока со мной заговорят.
Наконец один из мужчин – высокий худой брюнет лет пятидесяти – спросил, кто я такой. Я ответил, что говорить буду только наедине с Ветром. Тогда он встал из-за стола, извинился перед остающимися и кивком предложил мне выйти в соседнюю комнату. Только убедившись, что нас никто не подслушивает, я рассказал главному городскому вору, кто я такой, как стал рабом и палачом триады, как узнал, кто в городе хозяин «из наших», и зачем пришел. Ветер слушал меня внимательно, ни разу не перебил. Когда я замолчал, он некоторое время пристально разглядывал меня, а потом попросил раздеться до пояса и показать клеймо. Я показал. И сообщил вору, что у каждого, без исключения, члена триады на теле есть татуировки, по которым можно узнать не только о его безусловной принадлежности к клану, но и о занимаемом им положении в иерархии. Это к вопросу, затронутому пьяным лейтенантом – как с ходу отличить якобы мирного китайского лавочника от члена триады. Очень просто – сорвать с него рубашку… Выслушав меня, Ветер удовлетворенно кивнул, но глаза его недобро сузились. Он спросил: «А почему я должен тебе верить? Где гарантия, что ты – не подосланный агент узкоглазых, заманивающий нас в ловушку? Сам же говоришь: ты – смертник, пожизненный раб триады». Я даже не успел ничего ему ответить, видимо, мое сильно изменившееся при слове «раб» выражение лица сказало Ветру гораздо больше любых слов. Вор неожиданно улыбнулся, подошел ко мне, обнял, как старого знакомого, и сказал фразу, полный смысл которой я понял гораздо позже: «Я верю тебе, брат. Добро пожаловать в семью. А теперь пойдем, я познакомлю тебя с друзьями». Это означало, что меня приняли как своего. Раз и навсегда. Помню, что в ту секунду у меня словно камень с души упал. Было такое странное, новое ощущение, словно я после долгих и опасных странствий в чужих краях наконец-то вернулся домой… Домой…
Сомов стиснул пальцами плечо Славы.
– Дальше все закрутилось словно в калейдоскопе. Я быстро убедился, что верхушка уголовного мира, его элита, которой неукоснительно подчиняются все без исключения профессиональные крадуны, налетчики, мошенники и прочая испокон веков не дружащая с законом братия, на самом деле не тупые питекантропы с пудовыми кулачищами, завоевавшие свое место в кровавых кулачных боях, а люди, сильные именно своим умом, в интеллектуальном плане развитые ничуть не хуже – а часто гораздо лучше – призванных их ловить, сажать и уничтожать господ обер-полицмейстеров или товарищей начальников рабоче-крестьянской милиции. Кто-то из авторитетов даже имел за плечами настоящее высшее образование, большинство – огромный опыт отсидки и жестокую школу выживания в неволе среди себе подобных. Некоторые совмещали и то, и другое вместе. А еще я понял, что наш, российский, уголовный мир – это не хаос тупого и злобного жулья, где каждый урод Полтора Ивана с пером или «наганом» в руке делает все, что ему вздумается. Это по-своему отлаженная система, крепкая и жизнеспособная настолько, что будет существовать всегда, при любом общественном строе. При любых социальных катаклизмах. Что бы ни случилось. Это как государство в государстве. И чужакам там места нет… А одиночки и мелкие стихийно собравшиеся из дворового жулья бандочки, которые бомбят честный люд на свой страх и риск, это так, шелупонь. Сами воры, стремящиеся к порядку и контролю, стараются вычислять и сурово наказывать их. Или группа соглашается с правилами «семьи» и уходит «под папу», или… никто не заплачет. Короче, мое предложение обезглавить владивостокскую ветвь шанхайской триады пришлось Ветру и его ближайшим сподвижникам – дяде Славе… – Леонид Иванович с улыбкой взглянул на удивленно приподнявшего брови Славу Корсака, – … и Сахалину – явно по душе. Особенно позабавил авторитетных воров эпизод моего первого посещения игорного дома Штольца. Об убийстве упрямого судьи по прозвищу Дуб они, разумеется, знали и долго ломали голову, гадая, чьих это рук дело… На первое время меня поселили прямо в доме Штольца. План подготовительных действий и главного удара по Мао и его узкоглазым братьям был разработан в мельчайших деталях в течение трех дней. Я хотел лично отомстить старику за «гостеприимство», и воры согласились, что финальную часть плана – казнь Мао – я должен привести в исполнение лично… Когда все было готово и до акции оставалось меньше суток, я уловил момент, когда мы с Ветром остались наедине, и, заранее извинившись, пересказал смотрящему слова краснорожего милицейского лейтенента насчет существования тайного договора между ним, Ветром, и начальником владивостокской милиции. Спросил, так ли это? И осторожно поинтересовался по поводу возможной утечки информации к триаде через милицейские ослиные уши. Однако вор отреагировал гораздо спокойней, чем я мог себе представить. Сказал, что об их договоренности с «гражданином начальником» в курсе многие. Он из договора тайны никогда не делал. Пусть знают, это только на пользу. Хоть и не совсем по воровскому закону. Что же касается ликвидации Мао, то я могу быть совершенно спокоен – о предстоящей акции против желтолицых обезьян смотрящий не намерен сообщать никому. Детали плана, в который посвящены всего четверо – он сам, дядя Слава, Сахалин и я – останутся в тайне до последнего момента, когда вооруженная братва будет собрана в назначенное время в нескольких указанных Ветром точках в разных концах Владивостока и уже непосредственно там получит оружие и приказ к началу китайского погрома… Со всеми соответствующими инструкциями, как отличить простую безобидную узкоглазую обезьяну от члена триады… Ответив на мой вопрос, Ветер сразу же задал встречный. Спросил, что я собираюсь делать после ликвидации Мао.