«Определенно боксер», — подумал Слава.
Ни один из них, включая и самого Червонца, не имел права выходить за пределы квартиры, в которой имелось все, что было необходимо для выжидания: туалет, кухня, спальные места на полу, еда. Такой образ жизни очень напоминал проживание в камере предварительного заключения Крестов и совсем не походил на волю, час нахождения на которой приравнивался по бандитским понятиям к суткам на киче.
Слава понимал, что после разбойных нападений на торговые базы и магазины, когда приходилось довольствоваться малым, а риск был неимоверен, каждый из бандитов ощущал себя даже не наследником, а уже владельцем части несметных сокровищ, дарующих все блага, о которых только может мечтать вор. И каждый из них, зная о смелости и отваге Червонца, не понимал, почему тот боится выйти и забрать эти сокровища, чтобы немедля справедливо поделить. Не секрет, что в этой связи в головы бандитов пришли мысли о продажности Червонца, о его намерении прибрать все золото к рукам, а их просто-напросто кинуть. Тем, у кого организаторские способности отсутствуют с момента рождения, невозможно понимать простые истины. Слава же эти истины понимал очень хорошо.
Банда Святого уничтожена почти полностью. Осталась лишь пятая ее часть, и сюда вошли не самые организованные и умные люди. Червонец, как мудрый организатор и вожак, понимал необходимость создания вокруг себя нового коллектива с новой идеологией, отличающейся от идеологии вора старой закалки Святого. Организация банды, то есть определение места будущей дислокации и вовлечение новых, избранных членов, требует не только больших моральных ресурсов, но и финансовых вливаний. Никто и никогда не пойдет за цезарем, казна которого пуста, как амбар нерадивого крестьянина. Червонцу необходимо было выиграть время, чтобы сохранить и лидерство, и ценности. Он, как и Корсак, понимал, что реализовать культурное достояние Дрезденской галереи — а у Ярослава не было сомнений, что за сокровища были найдены в схроне пана Домбровского, — быстро не получится. Для этого нужны каналы сбыта, доверенные люди. В противном случае можно спалиться уже с первой же картиной Рубенса, выйдя с ней на первого попавшегося антиквара. И потом, дабы не оказаться глупцом, Червонцу необходимо было оценить клад, определить стоимость каждой из найденных вещей. На все это нужно было время, соглашаться с чем бандиты, засевшие в квартире, решительно не желали.
Банда грозила развалиться прямо на глазах, не успев образовать новое формирование. И одного Червонца для организации этого процесса, как начинало казаться Славе, было уже мало. Назревал момент, когда обалдевшие от алчности и нетерпения головорезы могли прикончить Червонца, направиться на кладбище и перерезать там друг друга, так и не сумев разделить найденное «по совести и справедливости». Крюк же молчал и помогал Червонцу лишь тогда, когда тот этого от него требовал. Корсаку начинало казаться, что помощник Червонца и сам не прочь направиться на Хромовский погост, причем направиться таким образом, чтобы оказаться там в числе первых.
Все это очень не устраивало Корсака. Бывший разведчик секретного спецподразделения, обладающий дарованной ему свыше интуицией и тренированным сознанием, хорошо чувствовал настроение людей даже тогда, когда не произносилось ни слова. Глядя на то, как Фикса скребет ложкой по дну банки, он мог с уверенностью заявить, что тот в этот момент клянется, что такая банка у него — последняя. Следующий обед его будет состоять из куска хорошо прожаренной говядины, политой винным соусом. По глазам Фиксы Слава читал, что тот не прочь встать и вставить перо в бок Червонцу в любой момент.
Еще пара дней таких настроений, усугубляющихся с каждым часом, и Корсак рисковал остаться без семьи, поскольку о месте нахождения Светы и Леньки знал только Червонец, ну и, наверное, Крюк. Однако, если подручные Червонца решат его резать, то мертвым окажется и его помощник — в этом не было никаких сомнений. Убьют его по двум причинам — он лишний свидетель, который может рассказать братве о «беспределе» «честной шпаны» Святого, и лишний рот, который будет требовать себе часть клада Домбровского. Конечно, поставят на перо и Славу — он-то им точно не нужен. Они вообще не понимают, зачем здесь этот «краснозадый».
Несколько раз Корсак пытался заговорить с Червонцем о семье, но тот всякий раз упрямо говорил, что с ними все в порядке и вскоре Корсак встретится с ними. Слава чувствовал, что его, как и остальных членов банды, начинает тяготить ожидание. Он был уверен, что неделя отсидки на бывшей «малине» Святого в Питере — несусветная глупость. Отсиживаться так месяц — или два, что гораздо лучше. Если уж не терпится забирать сокровища старого вора, то нужно это делать сейчас, вступая в бой с НКВД! А потом разбегаться по территории Союза, оседая в самых разных точках. В местах, где меньше всего заботятся о праве и больше всего о собственном благополучии. Для таких целей подходит Туркменистан или Грузия. Еще лучше подходит Польша или Западный Берлин. Но Червонец, следуя лишь своему наитию, велел ждать неделю, и на этом была поставлена точка. Это мог подтвердить Карамболь, оставшийся на кладбище и сброшенный в провалившуюся безымянную могилу.
Гроза в квартире намечалась нешуточная, стали даже высказываться мысли о том, не продался ли Червонец «красным». Разговоры эти мгновенно пресек Крюк. Осадив высказавшего эту мысль Вагона резким выкриком, он встал со стула и вышел в центр комнаты.
— Базарим?! Это Червонец-то продался?! — Он осмотрел бандитов гневным взглядом. — У кого в «хлеборезке» мандавошки завелись?! Червонца невозможно заставить продаться! Кто-то сомневается в этом?
Возражений не было, не было желающих дать положительный ответ и на последний вопрос. Однако напряжение в трехкомнатной квартире на окраине Питера продолжало нарастать, и наконец наступил день, когда оно достигло максимума.
Утром шестого дня Червонец куда-то убыл, поручив Крюку присматривать за бандой, и вернулся лишь с наступлением темноты. Находясь у себя в углу с мешком, набитым купюрами банка СССР, Корсак понял, что наступает час «Ч». В военной практике этим временем обозначается время, когда штурмующие подразделения пересекают вражескую линию обороны. Проще говоря, это тот момент, когда одна нога бойца Красной Армии находится на бруствере вражеского окопа, а вторая уже перенесена через него. Вспоминая дни, проведенные в учебном лагере «стерхов», Слава не без улыбки вспоминал тот момент, когда преподаватель тактики майор Краснов объяснял эту ситуацию и половина курсантов не могла взять в толк — что за ноги и какая на каком бруствере. Краснов невероятно обозлился и со свойственным ему прохладным юмором объяснил момент так, что все поняли: «Час «Ч», бестолковые птицы, это когда яйца бойца Красной Армии зависают над каской неприятеля, засевшего в окопе!». Час «Ч» — момент истины.
К этому дню Слава выдохся и сам. Понимая, что Червонец имеет над ним власть лишь по одной причине, имя которой — жена и сын, Корсак решился на отчаянный шаг. Если бы он знал, где сейчас находится Света с сыном, он уже давно ушел бы из банды, оставив за своей спиной столько трупов, сколько живых встанет на его пути. Но куда идти?! О местонахождении семьи знает лишь Червонец и, быть может, Крюк — такой же подонок, как и его шеф. Недаром, уходя поутру в город, Червонец оставляет Крюка с бандой безо всяких опасений. Значит, доверяет, значит, уверен, что Крюк не поведется на уговоры и не упорхнет из клетки вместе с другими в сторону Хромовского кладбища! Получается, что в Червонце еще живо нечто, позволяющее ему верить в человека. Однако сообщить Славе адрес, где содержатся дорогие ему люди, даже под честное слово, для Червонца равносильно дать разрешение своим людям отлучиться в город и вернуться в квартиру к девяти часам вечера. Под то же честное слово. Червонец — мерзавец, но не идиот. И он прекрасно понимает, что Слава, получив адрес семьи, исчезнет так же быстро, как исчезнут его люди вместе с кладом Святого.