— Ты не сможешь получить ничего этого сейчас, и я объясню, почему, — Червонец помешал ложечкой в стакане. — Насчет перемещения клада Святого, то так я просто застраховал свою жизнь от наиболее безумных моих людей, как застраховал свою жизнь от тебя тем, что у меня твоя семья.
— Ты можешь ошибиться, Червонец, — подумав, пробормотал Слава. — У меня железные нервы, но чересчур тонкая душа…
— Я это заметил. Одно дело, пан Домбровский! Всего одно дело — и ты свободен! Ты уезжаешь в Польшу, а у меня появляется возможность собрать верных себе людей!
— Какое дело, Червонец? — тая гнев, спросил Слава. — О чем ты говоришь, человек, нарушивший обет?!
— Мне нужны деньги.
В соседней комнате раздался веселый хохот. Трагедия минувшей ночи ушла безвозвратно, словно ее и не было. Спустя всего несколько часов после созерцания ручьев крови и хруста переломленных костей Бура с перевязанной головой восседал на полу и колдовал над «библией». [6] Ожидая раздачи, рядом сидели владелец «ТТ» с тугой повязкой на глазу и еще трое. Меж ними лежали пригоршни монет, все, что у них имелось. Крюк дремал в углу.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что мне нужны наличные.
— У тебя погреб ломится от злата! — процедил Корсак, сжимая в карманах кулаки. — Я убью тебя, сукин сын…
— Не убьешь, пан. Не убьешь, и все дела! Я тебя знаю.
— Ты меня очень плохо знаешь, урка, — Корсак не слышал своего голоса, но точно знал, что Червонец его хорошо понимает.
— Ну, согласен, — качнул большой, как урна, головой Червонец, — не знаю я тебя хорошо. Но в одном твоем качестве уверен наверняка. Ты не перенесешь, если увидишь свое дитя на вилах и жену под Бурой… Тихо, тихо!.. — яростно прошептал он, упирая в лоб ринувшегося к нему Корсака ствол пистолета. — Не надо шума, «красный». Ты сделаешь то, что я тебе велю! Если дело выгорит и ты будешь четок, как трезвый дьячок во время крестин, то сможешь радоваться тому, как растет твой сын. Жаль только, что на ляховском придется гутарить.
Ярослав скрипнул зубами.
— Так ты хочешь послушать, что тебе придется делать?.. И не дергайся больше, сука, — прохрипел Червонец. — Ты нужен мне только потому, что мне нужны наличные. Очень много наличных… Но стоит тебе повести себя неправильно — сдохнешь, как и твое отродье! А теперь пошли в зал, пан… Я расскажу, что будет делать каждый.
Уже на пороге он остановился и повернулся, словно ничего и не было, к Славе:
— Я же братве обещал, Святому обет давал. Как же мне тебя после этого не отпустить да в жизни не помочь? Но я не припомню, чтобы пан Тадеуш говорил мне о том, чтобы я не задействовал сына на мероприятиях, которые были по душе его отцу. Бура, кончай раздачу…
Слава вышел из кухни, чувствуя, как непослушно двигаются его ноги. История возвращалась на круги своя. Снова и снова испытывая Ярослава на прочность, жизнь вновь поставила его перед выбором: на одной чаше весов лежали судьбы близких ему людей, на другой — его судьба. Десять лет назад, летом 1937 года, маленького, ничем не приметного человека по фамилии Корсак кто-то приметил на самом верху мироздания и с тех пор ни на минуту не оставлял своим вниманием.
Есть люди, чья судьба никого не интересует. Это самая распространенная категория, и представители ее присутствуют как на самой вершине пирамиды, выстраиваемой веками, так и у самого ее подножия. Как правило, люди это безвольные, живущие на планете лишь для сохранения баланса, для уравнивания положительного начала с отрицательным. Безвольные люди разжижают среду, в которой живут, и тем спасают общество от катаклизмов и потрясений. Они — как водоросли, опутавшие винты океанского лайнера. Они дают крутиться винтам, но не позволяют развить судну крейсерскую скорость.
Есть же люди, которые сжигают свою жизнь дотла, не успев толком сформироваться как личность. Они считаются ниспосланными свыше, и с момента своего рождения каждый их шаг берется под контроль пославших их сил. Силы эти испытывают своих питомцев на крепость духа, проверяют качество их моральных устоев и удовлетворяются лишь тогда, когда для них становится очевидна истина — их легаты на грешной земле безукоризненно выполняют свой долг.
Кажется, эта теория немного отличается от марксистско-ленинской философии, изучавшейся Ярославом в институте, однако сейчас, снова поставленный перед страшным выбором, он в очередной раз убедился в том, что к его жизни учение классиков коммунистической теории обустройства мира совершенно неприменимо. Где это циничное: от каждого по способностям — каждому по труду?! Мало ли крови пролил он, офицер сначала Красной, а потом Советской армии, защищая свою страну и дело предков?! Мало ли близких людей потерял, защищая интересы общества, которое гарантирует его сыну счастливую жизнь?! Сначала мать, потом Сомов, сейчас же…
Сейчас же по воле мерзавцев, прибывших арестовывать его, боевого офицера, он рисковал лишиться последнего. Жены и сына.
Не добровольное желание вынуждало его находиться сейчас на бандитской малине и слушать богомерзкую для его слуха «музыку» головорезов, чьи руки были по локоть в крови.
Судьба снова поставила перед ним дилемму. Корсак может выжить. Возможно, выживут Света и Ленька. Но он должен играть по чужим правилам в игре, в которой участвовал обычно на другой стороне.
Возможно, выживут… А скорее всего, не выживут! Скорее всего, их уберут, как лишних свидетелей — и его, Корсака, в первую очередь! — потому что план, который излагал сейчас Червонец во всей своей красоте и прямолинейности отъявленного негодяя, гарантировал Славе и его семье еще большие мучения, смерть по сравнению с которыми лишь самый легкий способ прекратить муки…
— Вместо того чтобы идти за сокровищами Святого и заставлять его работать на нас, я отказываю в этом себе и вам, и объясню, почему, — сказал Червонец, когда оказался в кругу давно знакомых ему лиц. Терпеливо выслушав сдержанный ропот, он уселся на стуле и прикурил, словно сидел на берегу реки, на рыбалке, а не среди убийц и мародеров. — Я знаю окончание истории, когда каждый из вас, получив свою долю, отправится обустраивать свою жизнь. Через два дня, через неделю, максимум через месяц вы все будете изобличены, а те ценности, которые вы не сможете реализовать за копейки, будут у вас изъяты. Ваша новая жизнь начнется не за границей, а в «Крестах». Закончится же она в Сибири. Но я думаю, что на вас, скорее всего, распространится закон от седьмого августа, согласно которому вы будете признаны политическими преступниками и уничтожены.
— Как это так? — прохрипел Вагон, рука которого покоилась в гипсе (Крюк лично водил его к доктору, лечившему Святого в Коломягах). — Какие такие политические, Червонец? Ты хер с лебединой шеей не путай, здесь люди грамотные живут…
— Ломали тебе вроде руку, а вывихнулись, как я вижу, мозги! — тихо процедил Червонец, и блеск в его глазах не обещал ничего хорошего. — Стране, по мнению ее правительства, нужны деньги для восстановления. Сокровища Святого позволили бы ускорить процесс если не восстановления страны, то подъема Ленинградской области — точно! А в то время, когда страна еще не отошла от голодухи, в кабаке на Литейном задерживают Вагона, который пьет пиво и торгует полотнами знаменитых художников! И кто Вагон после этого, а?! Во-первых, политический преступник, не желающий, чтобы родина хорошо питалась, а во-вторых, полный кретин и сука! Сука — потому что если ты еще раз откроешь свою пасть, я сломаю тебе не только руку, но обе ноги и шею!..