– Была, ее теперь нет. Раиса умерла, родилась Александра, я переломила карму…
Я подняла руки.
– Дорогуша, давай без глупостей по поводу судьбы, кармы и астральных двойников. Отвечай: кто эта женщина, что заявилась в наш дом под именем Кутеповой?
– Понятия не имею.
– Не ври.
– Правда не знаю, в первый раз увидела ее в Ложкине.
– Почему же не изобличила обманщицу?
Саша откинула тонкое одеяло, сунула ноги в уродские тапки из клеенки и спросила:
– И каким образом я могла это сделать?
– Сказать, что Раиса Кутепова – ты.
Саша ухмыльнулась.
– Интересное предложение, я уже много лет Александра и не собиралась раскрываться. Хотя сейчас, после смерти Лизы, мне уже все равно. Пыталась похоронить прошлое из-за дочери, чтобы она не чувствовала себя ребенком преступницы, ради Лизоньки…
– Вот что, – прервала я Сашу, – немедленно рассказывай, как обстояло дело в действительности, или прямо сейчас я вызываю сюда Дегтярева. Боюсь, Александр Михайлович не станет с тобой церемониться!
Внезапно Саша улыбнулась, спокойно, без тени страха.
– Знаешь, теперь, когда Лизы нет, мне, ей-богу, все по фигу, хоть ты сюда все МВД приведи.
На секунду я опешила, Саша тем временем продолжала:
– Но тебе я все расскажу, знаешь почему?
– И почему же? – осторожно поинтересовалась я.
Саша села повыше в подушках.
– Наивная ты, добрая без меры и, прости, глуповатая. Веришь всем, думаешь, вокруг люди на тебя похожи, ан нет, другие мы, хитрые. Честно говоря, очень ты мне задачу упростила…
– Какую? – Я перестала что-либо понимать.
– Дай-ка сигаретку, – попросила Саша.
– Ты же не куришь!
– Еще как дымлю.
– Но у нас дома ни разу…
– Из-за Лизочки, не хотела девочке дурной пример подавать. Я больше жизни ее любила.
Внезапно я поверила ей, да, похоже, Саша ради дочери была способна на все. Если вы курите, то поймете, как тяжело прикидываться, что никогда не брали сигареты в руки.
– Рождение Лизочки разделило мою жизнь, – тихо начала Саша, – на две части: до и после. До – я наделала много ошибок.
Я спокойно выслушала уже известную мне информацию про торговлю продуктами и Василия, выпавшего из окна. Правда, в пересказе Саши она звучала слегка иначе, чем из уст Калистраты Егоровны и Марка Михайловича.
Сейчас Рая-Саша уверяла, что идея обманывать несчастных стариков целиком и полностью принадлежала Василию. Рая ничего плохого не подозревала, просто расфасовывала принесенную любовником крупу по пакетам и даже пыталась ее перебирать, отмывала от плесени колбасу, чистила масло.
– Говорила ему, что продукты плохие, а он только отмахивался, дескать, пенсионеры и таким рады будут, стоят-де копейки, как раз им по карману, – вздыхала Рая-Саша.
И с пятого этажа Василий сам выпал, влез на подоконник босыми ногами, поскользнулся и был таков. Всем ясно, что произошел несчастный случай, только милиционерам виноватый понадобился, и им сделали Сашеньку, уж извините, чтобы не путаться, стану называть ее этим именем.
– Денег не было заплатить, – пояснила она, – вот и получила больше большего, десять лет дали, бабы в камере прямо ахнули, как услышали. Круче трешки никто не ждал, видно же, что дело белыми нитками шито.
Сашу отправили в лагерь, и первое время ей пришлось совсем плохо, но потом начал навещать сестру Родион.
– Он меня не бросил, порядочный очень, – рассказывала Саша, – даже не ругал, просто жалел.
Многие женщины, чтобы улучшить свое положение в местах заключения, беременеют. Казалось бы, в сугубо бабском коллективе такое невозможно. Но это лишь на первый взгляд. На зоне полно мужчин, охранники, отрядные, врачи, слесарь… Естественно, они не имеют права общаться с зэчками как с женщинами, но жизнь берет свое.
Будущая мать мгновенно получает льготы. Ее не будят в шесть утра, освобождают от тяжелой работы, выписывают дополнительное питание… Кое-кто ухитряется на все девять месяцев улечься в больницу, где кайфует на койке почти в санаторных условиях. Да и потом, после появления на свет младенца, женщина-мать ведет совсем иной образ жизни, нежели ее товарки по бараку.
К сожалению, дети, рожденные в неволе, абсолютно не нужны своим матерям. Чаще всего они до года живут в колонии, а потом их отправляют в детские дома. И, если на зоне бабы хоть изредка да наведываются к детишкам, то, оказавшись на воле, совершенно про них забывают. Да и не радуют их лишние рты, не собирались они всю жизнь опекать отпрысков, просто хотели облегчить свою участь. Очень редко из зэчек получаются хорошие матери.
Сашенька принадлежала к уникальному меньшинству. Она переспала с потным охранником из тех же соображений, что и другие бабы, но когда в больнице ей показали кулек, из которого торчала сморщенная, красная мордашка, сердце Саши перевернулось. В мгновение ока из безалаберной девицы с криминальными задатками она превратилась в образцово-показательную, совершенно сумасшедшую мамашу, готовую ради дочки на все.
Теперь она просила у Родиона не сигарет, чая и сахара для себя, а ползуночки, распашонки и детские смеси для Лизочки. Вес передачи для заключенного в лагере строго ограничен. И Сашенька писала в письмах:
«Родя, у меня все есть, не клади тушенку, обойдусь, лучше купи Лизочке чернослив, у нас животик плохо работает».
Начальник колонии ставил Сашу в пример всем женщинам, врач и медсестра, приглядывавшая за детьми, не уставали повторять:
– Эх, кабы все такие были…
Быстро пролетел первый год, Лизочка, купавшаяся в материнской любви, очень отличалась от остальных, заброшенных детей. Она бегала, начала говорить, показывала пальчиком глазки, носик, ротик, ушки, понимала абсолютно все и уморительно «делала ежика». Услышав вопрос: «Ну-ка, кто в лесу живет?» – девочка смешно морщилась и громко фыркала.
При виде этого зрелища не оставалось равнодушных. Даже смотрящая зоны мужеподобная бабища по кличке Федор и то иногда заходила в детский барак, выуживала из кармана мятую карамельку, сдувала с нее табачные крошки и, протянув девочке, басила: