Договорились таким образом. Сулейман лишь наводит Данила на родственника. А Солонов сам решает, как ему завладеть богатством. Затем полученное золото делится поровну.
Среди ночи проник Соленый в дом золотодобытчика и попросту перерезал всех – от престарелой матери дядюшки Сулеймана до пятилетней дочери. К слову сказать, под нож попала и несостоявшаяся невеста наводчика. Самого же главу семейства привязал вожжами к опорной балке в хлеву и стал колоть клинком, выпытывая, где тот прячет золотишко. Не выдержав пыток, дядюшка умер от болевого шока. Никакого золота у него и не было вовсе.
Узнав о случившемся, Сулейман перепугался до смерти и сам побежал в милицию – заявлять на подельника. Соленого задержали.
Затем был суд. Приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Но Соленый из тюрьмы подал прошение о помиловании. Верховный Совет СССР, рассмотрев материалы дела, принял решение продемонстрировать всему миру гуманность советских законов. Любой гражданин Страны Советов имеет шанс исправить допущенную в жизни ошибку. Не звери же мы, в конце концов! Не капиталисты какие! И поместили Соленого сначала в специальную тюрьму для помилованных смертников, откуда за примерное поведение перевели в обычную колонию уже через три года…
Начальник колонии рассказывал историю Солонова, избегая каких-либо интонаций в голосе. Двадцать с лишним лет провел майор в тюрьмах и лагерях. Все осточертело. С войны в системе ГУЛАГа. Мало ли таких Соленых повидал он на своем веку? Да сотни! Это Старцев из Хабаровска примчался да все удивляется. Он, кстати говоря, не так давно в МВД. В прошлом офицер пехоты. Всю войну батальоном командовал. Участвовал в знаменитой операции «Белгород – Обоянь» на Курской дуге. Не робкого, видать, десятка. Но война одно, а зона – другое. Загниборода ни дня на фронте не был. А с уркаганами навидался такого…
– Да уж, – покачал головой подполковник Старцев. – Дальше-то что?
– Дальше, – продолжил начальник колонии, – заменили ему расстрел пятнадцатью годами лишения свободы с отбыванием первых пяти лет в тюрьме. В прошлом году он к нам прибыл. И – вот. Не прошло и года… А вы говорите: фашисты.
– Зверь – не человек, – задумчиво проговорил подполковник. – А второй, что с ним ушел, кто таков?
– Осужденный Монахов. Тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, – ответил Загниборода. – Здесь вообще непонятный случай. Сопляк, сявка. Из приличной семьи. Отец с матерью – фронтовики, коммунисты. А сын – выродок. Впрочем, по сравнению с Соленым невинный младенец. По глупости залетел…
* * *
…Жил да был черный кот за углом!
И кота ненавидел весь дом!.. —
Певичка ресторанного бэнда – белокурая девушка Рита – вытанцовывала твист у микрофона.
Кабак гудел пьяными голосами. На пятаке у эстрады кривлялись парочки. Сидящие за центральным столиком грузины – они, кстати, были в огромных кепках и не собирались их снимать – безудержно пили шампанское за здоровье и талант вокалистки и пожирали ее глазами.
А Иннокентий Монахов яростно долбил по клавишам старенького рояля и опасался за то, что Рита ответит пылким кавказцам взаимностью. Вероятность этого была очень велика, потому что пела она, похоже, исключительно для них.
…Говорят, не повезет,
если черный кот дорогу перейдет…
Вот один из детей гор поднялся со своего места и направился к пианисту. Этого еще не хватало! Не мог он подойти к Ваське-скрипачу или Сашке-контрабасисту? Ну, на худой конец, к Мишке, терзающему аккордеон! Нет же, прется к Иннокентию!
– Дарагой! Панымаищь, да? Ми в Лэнинграде госты. «Тбилисо» пэсню знаишь?
Ну знает Кешка такую песню. И что с того? Надо теперь Ритку у него отбивать, да?
– Дарагой! Спей «Тбилисо», да? Харашо плачу! – И выложил на рояль сторублевку. В ответ Кешка кивнул.
Спеть-то он споет. Но ведь уведут черти Ритку! Из-под носа уведут!
Такой лазурный небосвод
сияет только над тобой,
Тбилиси мой любимый и родной!
И Нарикала здесь стоит,
как память давних тяжких бед…
Ох, беда Кешке с этой Риткой! Ведь обещала, шалава, сегодня с ним быть. Ан нет! С эстрады, как мышь полевая, спрыгнула и уже с грузином танцует.
Расцветай
под солнцем,
Грузия моя!..
Чтоб вы подавились этой Риткой! И куда только завзалом смотрит? Не положено ведь персоналу ресторана с клиентами отдыхать. А-а! Понятно! Второй грузин в это время к завзалу подошел и червонец ему в карман пиджака сунул. Продажная сволочь!
Весь остаток вечера Кешка Монахов, пианист ресторанного оркестра, метал икру. Весь остаток вечера певичка Ритка танцевала с грузином.
Когда концертная программа подошла к концу, кавказец приблизился к пианисту.
– Слющий, дарагой! Ми приглящаимь тибя за наш стол!
– Я не могу. Я на работе! – с чувством собственного достоинства ответил Монахов и гневно взглянул на морально неустойчивую Ритку, которая уже крепенько загрузилась шампанским.
– Вах, дарагой! – не унимался грузин. – Вси-гда биваит: кажьитса – не магу. А патом р-раз и – магу, аказиваитса! Бистро, бистро, па-айдем!
Пришлось согласиться. Посидели, выпили. Усердно выпили. Лишнего выпили. И вот настал тот момент, когда грузин положил свою волосатую руку на коленку Ритки. Гром и молния! Кешка схватил бутылку из-под шампанского и со всего маху опустил ее на голову соперника. Затем в ход пошли ножи и вилки. Завязалась драка, в которой Монахову здорово накостыляли.
Когда приехала вызванная швейцаром милиция, кавказцев и след простыл. Ритка умотала с ними. А завзалом дал показания, что это Монахов во всем виноват. Устроил погром, оскорбил гостей ресторана. Да еще чуть не убил одного из них ударом бутылки по голове.
Лучше б убил. Было б за что срок мотать.
Кавказцев не нашли. Зато Ритка, шалава, подтвердила слова завзалом. И пошел Кешка по этапу в Хабаровский край Верхнебуреинский район.
Цыганка с картами.
Дорога дальняя.
Дорога дальняя –
Казенный дом!..
* * *
– Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд!.. – прибауткой выразил свое удивление Старцев. – Ему-то какой резон был бежать?
– В том и весь вопрос, – ответил начальник колонии. – Полное отсутствие мотивации поступка. Соленому терять нечего. Девять лет впереди. А теперь уж точно – расстрел. Но этот! Полтора года осталось. И грех за ним невелик.
– Может, его Соленый в каких-то своих корыстных целях поиспользовать решил? – предположил Старцев.
– Может быть… – задумчиво произнес начальник колонии. – Но об этом мы ничего не узнаем, пока не выловим их.
– Но какие-то версии есть? – нетерпеливо спросил подполковник.