Вот это то, что требуется. Зародилась надежда у апостолов погреться возле костра его. И она, эта надежда, станет для них на многие годы путеводной звездой.

Теперь можно говорить и о конкретных Заветах:

— Первый Завет уст моих: то, что вы получили даром, отдавайте другим так же даром. Не мздоимствуйте, исцеляя тела и души страждущих, ибо вам это открыто через уста мои, через уроки мои. Но знайте: ученики не выше учителя, и вам предстоят гонения, но не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить. Истину скажу вам: кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет ее ради меня, тот обретет душу свою.

Похоже, поняли. Не очень понравилось, как и ожидалось, ибо жизнь под крылышком учителя куда как сподручней, а при опасности какой-либо можно и в кусты. Как случилось после ареста его. Однако не отступать же, потакая прихотям их?

— И еще помните, не судите, да не судимы будете. Прощайте и прощены будете. Будьте милосердны, как и Отец Небесный милосерд. Блаженней давать, чем принимать. Если же вас арестуют, приведут к судьям, не приготовляйтесь, что отвечать. Небесный ходатай вдохновит вас и внушит вам ответы. Он пошлет вам свыше своего Духа, который станет проводником всех ваших деяний.

Вот эти слова восприняты с большим почтением. Теперь можно дожимать.

— Истину скажу вам: никто из возложивших руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царства Божьего.

Дошло окончательно, и это — хорошо. Богоявленный Иисус продолжил, стараясь быть предельно кратким и не отступать больше от продуманного до мелочей назидания, повторять то, что, в общем-то, говорил ученикам своим не единожды в вечерних беседах, но тогда он был просто учителем, просто Сыном Человеческим, теперь же воскресший Сын Божий, в этом — большая разница. Каждое его слово апостолы станут внимать со священным трепетом, слушать, затаив дыхание.

Когда солнцу оставалось до заката всего несколько минут, Иисус как бы подвел итог всему сказанному притчей.

— Отец сыновей своих лежал на смертном одре. Сыновья ждали, что завещает он им. И тогда он молвил перед кончиной своей: в винограднике нашем есть клад. Ищите его. Похоронили отца своего сыновья и стали искать клад. Перекопали весь виноградник единожды — не нашли ничего. Перекопали дважды, более глубоко, перекопали трижды — нет никакого клада. Разочаровались. Обвинили отца в обмане. Осенью, однако, поняли, что не лукавил их отец — вчетверо, впятеро принес плодов виноградник их, и они, собрав богатый урожай, обрели достаток.

Пояснять, как он делал прежде, притчу не стал. Да и не могли апостолы не понять, что только ухоженная почва щедра на отдачу, в твердой же и сухой даже семя не взрастет.

Продолжил совсем буднично:

— Завтра же отправляйтесь в Иерусалим и создайте там братство имени моего. Поддержку вы найдете у Иосифа и Никодима, у них, уверовавших в меня. Все в братстве равны. Над вами же — брат мой Иаков. Он благословен Отцом Небесным по слову моему. Кому возлежать справа от него, кому слева, Иакову не решать. Отец мой Небесный определит это сам, по слову своему, по поступкам всех из вас. О воскресении моем и вознесении моем, какое узрите вы, не вдруг глагольте среди народа. Тем сказывайте, кому доверяете, кто уже уверовал в меня. Исподволь плотите вокруг себя уверовавших в Живой Глагол Божий, не слишком трезвоня и об этом. Поспешать медленно — наиболее разумно.

Тактически верный завет: полутайно множить братство, а когда оно обретет массовость, тогда с ним бороться станет не только трудно, но и невозможно. Если же сразу начать открытую борьбу за души людские с фарисеями и саддукеями, расправиться с двенадцатью проще простого. Если еще римских сатрапов привлечь.

— Одному Фоме не идти в Иерусалим, его путь в Эдессу, взяв посох в руку свою. Абгар просил меня излечить его от недуга, я обещал ему исполнить просьбу его, как на то будет воля Божья, и вот — ты, Фома, предназначен для этого. Там ты и начнешь проповедовать именем моим. Если Абгар не уверует в меня после исцеления, то уж мешать тебе не станет, а тем более притеснять. Беспрепятственно понесешь ты Живой Глагол Божий по всей Месопотамии и создашь там братство имени моего. Все остальные апостолы тоже разойдитесь, когда окрепнет братство имени моего в Иерусалиме, по городам не только Израиля, но Сирии, Египта и даже Рима. В города италийские и еще дальше на север и запад. Входя, говорите: «Мир вам»; выходя, если приняли достойно, оставляйте их с миром, если враждебно, отряхните прах с ног своих.

Поклонился Иисус апостолам и молвил вроде бы для самого себя:

— Время настало.

Апостолы пали ниц, когда простер он длань над их головами, он же, неспешно ступая, пошагал к Иордану.

Когда апостолы подняла головы, Сына Божьего уже не было видно.

— Вознесся!

И как бы в ответ на этот единодушный восклик, заурчал дальний гром; туча наползла на закатное солнце; она росла стремительно, чернея брюхом, вот располосовала ее молния, яркая, слепящая глаза, и загрохотал гром — надвигалась обычная для этих мест гроза, но воспринималась она апостолами как знамение.

В Индию

Для Иисуса зигзаги ослепительных молний и почти несмолкающий гром, то как тарахтение скатывающихся с крутой горы камней, то как рык тысяч львиных глоток — более, чем бальзам на душу: как знамение воспримут ученики его налетающую грозу, как знак Отца Небесного, подтверждающий, что взял он Сына Своего в лоно свое с великим торжеством.

Да Иисус и сам, если быть до конца откровенным перед самим собой, верил в знамение, ниспосланное Великим Творцом; он не перестал считать себя Богоизбранным, благословенным на великие свершения.

Взбудораженный, подстегиваемый внутренней силой, спешил он к Марии Магдалине, чтобы успеть до ливня либо одолеть хотя бы часть пути до стоянки каравана, либо понадежней укрыться в густоте под кронами деревьев. Он понял: до встречи с ним Мария не станет укрываться в глубине чащи, а будет стоять у дороги.

Не успел он немножко. Дождь полил сразу, словно и впрямь разверзлось небо; Иисус прибавил шагу. А вот и она. Стоит недвижно, как богиня. Мокрое платье прилипло к телу, и точеная прелесть ее словно специально выставлена напоказ.

Она тоже увидела Иисуса, рванулась встречь ему, более взволнованная, чем он сам. Спросила с тревогой:

— Ну, как?!

— Они уверовали в мое вознесение.

Он снял с себя хламиду (хитон тут же промок насквозь) и набросил ее на Марию, но она отказалась от такой жертвы и предложила укрыться под хламидой вместе.

Конечно, хламида мало спасала их от жгучего ливня с порывами ветра, но им было все равно, гремел ли угрожающе гром, освещала ли их вольность молнии, они, обняв друг друга за талии и прижавшись друг к другу, шлепали и шлепали по дороге. Мария Магдалина была на вершине блаженства. Ничего похожего не испытывал и Иисус в своей прежней жизни.

И как бы пиком всего их состояния прозвучал возглас Марии: