— Это я вполне понимаю, — согласился Федор Нагой, — и готов принять твое предложение. Дай только срок подумать, как ловчее подготовить подмену в полной тайне.
— Вам этого делать не стоит. Любой ваш шаг известен тайному дьяку, а он, как я подозреваю, докладывает не только мне, своему начальнику, но и Годунову. Давно. Теперь же, думаю, станет обходить меня еще чаще. Подмены поэтому я организую сам. От вас нужно только ваше согласие. И еще точное исполнение моих рекомендаций. Точное, безоговорочное и совершенно тайное. Даже из Нагих могут знать о нашем уговоре только царица Мария, ты, Федор Федорович, и сын твой Афанасий, которому, как я понял, быть при сестре своей неотлучно. По рукам?
— По рукам.
Сам Богдан уже продумал, как произвести подмену, и теперь ему осталось все претворить в жизнь, не выезжая из Москвы. Он сразу же послал стремянного, кому верил, как самому себе, звать воеводу боевых холопов Хлопка в кремлевский дом. В нем, как Бельский считал, утечка разговора не случится, и не ошибался.
Встретил Бельский Хлопка как обычно с почтением и повел в комнату для тайных бесед, какую устроил в своем кремлевском доме на манер царской, усадил на лавку против себя и сразу, без всяких околичностей:
— Я намереваюсь доверить тебе величайшую тайну, поручив дело державной важности. Если о нем проведают, кара одна — смерть. И тебе, и мне. Иного исхода быть не может. Готов ли ты на такое? С ответом не тороплю. Подумай. Можешь согласиться или отказаться. Твое полное право. В жизни твоей это ничего не изменит, если даже откажешься. Воеводство над боевыми холопами в любом раскладе останется за тобой. Сколько тебе нужно времени?
— Нисколько. Я согласен.
— Что ж, спасибо. Не зря я был уверен в твоем согласии. Теперь слушай. Завтра же поедешь в мое ярославское поместье, но не воеводить холопами. Все изготовь там для тайного приема годовалого или полуторагодовалого мальчика. Ни моложе, ни старше. После чего, никого не привлекая, даже не беря с собой стремянного, поезжай по селам и деревням в поисках младенца. Пригожего лицом выбери. Заплати, сколько запросят, уверив родителей, что сын их станет жить в боярской неге. На все это тебе недели две. Привезешь в усадьбу тайно, в загодя устроенное место. Дашь мне знать. Дальше жди моего слова.
— Все понял. Исполню с Божьей помощью.
Но выехать Хлопку удалось лишь через два дня, вместе с хозяином своим, ибо события развернулись столь неожиданно и столь стремительно, что Бельскому едва удалось остаться живым.
На исходе дня он поехал домой, не предчувствуя ничего недоброго, однако, только въехал в Сицев Вражек, как услышал гомон толпы. Похоже — злобный. Перевел коня с рыси на шаг, стал прислушиваться, чтобы понять, чем возбуждена толпа и где она сгрудилась. Вот уже можно разобрать слова, особенно тех, кто перекрикивал общий гомон толпы.
«В чем дело?! Мое имя слышится?! Да, похоже, возле моего особняка?!»
Вот он явственно услышал:
— Выходи, опричник, иначе разнесем ворота!
Подъехал еще ближе. Вновь услышал свое имя. Прислушался внимательней и понял причину такой злобы: несколько горлодеров, похоже, одних и тех же, кричали:
— Душегуб! Извел царя нашего батюшку!
— Теперь за бояр хочешь взяться!
— Царевича Федора отравить намерен!
Подъехать к толпе или воротиться в Кремль? Боевых холопов в усадьбе достаточно, чтобы разогнать возмущаемую по чьей-то указке чернь, но стоит ли рисковать? Да и кровь нужна ли? Впрочем, ускакать успеется. Можно, не подъезжая ближе, подождать, чем дело кончится.
Толпа тем временем все решительней требовала его, Бельского, на расправу, если дорога ему жена, дети, домочадцы.
Отворилась калитка. Кто-то, похоже, вышел. Но кто?
Хлопко. Его зычный голос:
— Тихо, вы! Послушайте меня, а не горлопаньте! Я — Хлопко, один из ближних слуг князя Вяземского. Должно, слыхали обо мне, о Косолапе?
— Слыхали.
— Принять бы мне смерть на дыбе, если бы не оружничий. Он спас меня. И скажу вам, лучшего барина не сыщешь по всей Руси. Никого из своих слуг пальцем не трогает, даже никакой обиды не чинит, а добра от него — не счесть.
— А кто царя извел?! — вопросил один из крикунов.
— Кто бояр намеревается извести?! — поддержал другой крикун.
— Кто на царевича Федора Ивановича крамолу готовит?! Зови барина, иначе разнесем все в щепки!
— Люди добрые, не слушайте горлопанов. Скажу вам одно: мы, все слуги, не пожалеем жизни, отстаивая дом его. Не пугайте нас. Но мы не желаем крови. К тому же хозяина нет дома, он еще в Кремле. Прошу, расходитесь подобру-поздорову, не виня всуе доброго человека.
Но толпа не послушала совета Хлопка, а последовала за крикунами, призывавшими идти в Кремль. Впрочем, иного ждать не приходилось, ибо основа толпы ни с бору по сосенке. Она специально организована и направлена чьей-то рукой. Но чьей?
Не время, однако, для размышлений. Круто развернув коня, Бельский пустил его крупной рысью в Кремль. В воротах осадил и приказал воротникам:
— Затворяйте. Толпа Кремль идет громить!
Приказ оружничего — не приказ воротниковой страже. Побежал было посланник к своему начальнику, воротниковому голове, и это едва не окончилось плачевно — бунтари приближались к Красной площади. Вот они уже на ней, и Бельский повелел со всей настойчивостью:
— Затворяй ворота!
Подействовало. Заторопились воротники и едва успели. Перед самым носом толпы захлопнулись ворота. А разгневанный народ принялся тарахтеть по ним кулаками и сапогами, крича разноголосо:
— Бельского! Бельского! Бельского!
Десятник воротников, пожав плечами, спросил удивленно:
— За что это на тебя, оружничий? Иль кому поперек пути встал?
— Должно быть, так. Ты вот что: извести воеводу своего, пусть царевичу Федору Ивановичу доложит. Его воля отступиться от меня или разогнать толпу. Погожу его слова в своем доме.
Когда царевича известили о толпе у Фроловских ворот, он горестно перекрестился и промолвил со вздохом:
— Господи, вразуми их, не ведающих, что творят. — Еще раз перекрестившись, добавил: — Пойду к ним, успокою.
— Нужно ли тебе самому, государь, — остерег Годунов, хотел еще что-то добавить, но Федор Иванович прервал его.
— Не спеши величать царем, я еще не венчан на царство.
В голосе звучали явные нотки недовольства, однако Борис Годунов продолжил уверенно:
— Будешь венчан, поэтому и теперь уже — государь. И не тебе самолично кланяться черни, холопам твоим. Разве перевелись у тебя верные слуги? Я пойду, взяв с собой тех из Верховной боярской думы, кто еще не уехал из Кремля.
— Пусть будет по твоему слову.