— Это свой! — ответил стрелку тот, кто помешал выстрелу.
Идиотизм. В запарке я не узнал даже Жорика Костыля. А он меня узнал и, бесспорно, спас мне жизнь. Потому что к этому времени у меня не осталось уже сил ни обороняться, ни атаковать. Я выдохся.
Жорик подошел и двумя пальцами потрепал меня за щеку:
— Ты не выспался или съел чего?..
— …Я выдохся.
— Так отдыхай. Виски вон пей со льдом. Расслабься. Все остальное без тебя сделают.
— Не сделают.
— Поживем — увидим. Успокойся.
Мы сидели в баре особняка сбежавшего Конопли. Успокоиться? О каком спокойствии может идти речь, если только что отсюда вынесли тело Сашкиной матери, скончавшейся от инфаркта? И мы сидим на том самом диване. Ничего у меня не получилось из задуманного. И Лешка не помог. Погиб, а не помог.
— Георгий Михайлович, — к Жорику подошел один из его людей, — мы обшарили весь дом. От подвала до чердака. Девчонки нигде нет.
Я так и знал, что Сашку не найдут. Голову даю на отсечение, что сволочь Конопля уволок ее с собой в качестве заложницы. Но как? Витек еще находился здесь, когда в дом ворвались бойцы Жорика. Мимо них и мышь не проскочит. А тут два человека — Конопля и Сашка — исчезли, как сквозь землю провалились.
— Михалыч! — в бар ввалился здоровенный парень, волоча за собой бесформенную тушу Вадика. — Гляньте, кого нашли! Еле откачали. Думали сначала, что вовсе утоп. ан нет, живучий…
Вадим Марксович был, как и ожидалось, совершенно мокр и, как уже не думалось, жив. Жив, черт возьми! Он дико вращал глазами, хватал ртом воздух и непрестанно икал. Губы у него были синими, а белки глаз красными. И вообще, он сейчас здорово походил на свежемороженого окуня.
— Казачок! Милый! Родной! — бросился он ко мне и принялся исступленно обнимать и целовать.
— Отвяжись! — пробовал я оттолкнуть его, но у меня ничего не выходило.
— Женечка, родненький! Я жив!
— Поздравляю.
— Слышь, унеси его, — обратился Жорик к своему человеку. — Достал, гнида.
Тот легко подхватил грузное тело Вадима и молча унес. Куда — меня теперь не интересовало.
Я рассказал Жорику всю историю, связанную с ночными гонками по Питеру. О красной «ауди» и темно-синей «Daewoo». He упомянул лишь про деда Матвея. Пусть живет себе спокойно, век доживает. Он и так совершенно зря ввязался в эти разборки. И мало ли чем закончится для него столь мастерски исполненный отвлекающий маневр. Лучше, чтоб о нем никто ничего не знал.
— Понятненько, — раздумчиво произнес Костыль. — Значит, ты полагал, что Жорик подослал китайца на твою погибель. За суку меня принял, — неприкрытая обида сквозила в его словах.
— Ну, ошибся, — пробовал оправдаться я. — С кем не бывает.
— Запомни, дурачок. — Жорик прикурил сигарету и глотнул виски. — Ты в этой жизни гроша ломаного не стоишь. И нет мне от тебя никакой выгоды. Помогаю, потому что приглянулся ты мне еще в зоне. Характер в тебе есть. И не хотелось, чтоб пропал ты ни за понюшку табаку. Обратись ко мне кто другой — не подписался бы ни за какие коврижки. У меня все есть, Красноармеец. Бабки, девки, дома и машины. Счета за границей — тоже есть. И заморочек своих без тебя хватает. Ну на какой ляд ты мне сдался?
— Действительно, на кой ляд? Вот и сюда примчался. Не меня ли спасать? — наверное, в моих словах прозвучала ирония, потому что Костыль нахмурился.
— И тебя спасать тоже, — сказал он. — Но не только.
— А-а! Значит, есть корысть! Значит, не по доброте душевной!
— Ну, корысть, она всюду присутствует, милый мой. Даром в наши времена даже папа маму не целует. Я приехал сюда потому, что Витек буранул. Повоевать со мной решил, рожа козлиная. К тому же китаец в другом свете нарисовался. Проморгал я его, не раскусил вовремя. А уж когда поговорил с Коноплей по телефону, когда он стал вешать мне лапшу на уши, что знать не знает, где Вадик и кто такой Сэн, я сразу понял — жопой крутит. За дурака меня держит. Кто ж такое простит?
— И ты решил навести порядок, да?
— Порядок во всем должен быть. И в наших делах особенно. Конопля лишний. Он никому не нужен в Питере. Он только мешает и вносит неразбериху в систему.
— О какой системе ты говоришь?
— Я говорю о воровском законе, Красноармеец. Тут все должно быть правильно. А появление таких, как Конопля, неизбежно ведет к войне.
— Что вам мешает не воевать?
— Беспредел, Отморозков расплодилось — туши свет. И не существует для них никаких правил, никаких порядков и никаких авторитетов. Им человека убить — как муху газеткой пришлепнуть.
— Тебя послушать, так и я отморозок.
— Нет. Ты за правое дело убивал.
— Да как ты такое можешь говорить?! — возмутился я совершенно искренне. — Как может быть убийство правым делом?!
— Ну-у! — развел руками Жорик. — В таком случае тебе нужно было не ко мне идти, а писать заявление в милицию: «Помогите, граждане начальнички! Спасите меня и сохраните!» Вообще, я тебя не понимаю! Сначала ты закидал пол-Питера трупами, а теперь что, раскаиваешься? Поздно! В дерьме ты по уши! — Что-то звериное мелькнуло в глазах Костыля.
Я чувствовал, что зашел в тупик. Убивать — грех. Неискупимый, как говорят. Не убивать — значит, быть самому убитым. Выходит, на убийство меня толкал страх за собственную жизнь? Но почему я должен быть убитым по прихоти кого бы то ни было?.. Запутался я, окончательно запутался. Может, действительно, прийти в милицию, рассказать все от начала и до конца. Пусть меня посадят. Пусть расстреляют. Но пусть спасут Сашку.
— Так что, друг мой сердечный, не философствуй, — продолжил Жорик. — Ты помнишь нашего философа с зоны?
— Он за жизнь говорил, которая дается человеку для радости и созидания. А человек эту жизнь в говно превращает, — сказал я.
— Да-да-да! И тот же философ хранил под подушкой Библию. Читал ее по ночам, подчеркивал там умности разные. А я как-то заинтересовался. У него на самой последней страничке записи от руки сделаны. Заголовок такой: «Противоречия». И написано в два столбика:
«Всякий рожденный от Бога не делает греха… Он не может грешить, потому что рожден от Бога».
(1 Иоанна, 3,9.)
«Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы».
(Еккл., 7, 20.)
Так что понимай как хочешь, — закончив цитировать, произнес Жорик. — Всюду есть противоречия. Все несовершенно. Ясно одно: никто о тебе не позаботится, кроме тебя самого. Тебе, можно сказать, повезло, что мои интересы совпали с твоими. Конопля сумел и мне нагадить. Ничего, он еще ответит. Из-под земли суку достану.
— Уверен? — с сомнением спросил я.
— А вот скажи, если б люди Конопли на тебя случайно у Вадика не наткнулись, ты бы не стал его сам разыскивать?