Ладно, пусть Лика изменила своим привычкам и влезла в стринги, но за каким чертом надевать эту действительно не слишком комфортную, на мой взгляд, модель под широкую юбку? Стринги оправданы в сочетании с брюками или обтягивающим платьем. Вот тогда понятно, зачем мучиться. Вам просто не хочется, чтобы под тонкой, плотно прилегающей к телу одеждой проступали валики и складки, но под «солнце-клеш» можно надеть что угодно, и Ликуся со стопроцентной вероятностью нацепила бы трикотажные плавочки, она их обожает, такие самые простые, беленькие, без кружев, оборочек и цветочков.

– Как вы делаете снимки? – налетела я на Савелия Петровича.

Дедушка молча ткнул пальцем в дорогой фотоаппарат «Canon», лежащий на буфете. Я уставилась на прибор. Да уж, живет на крохотную пенсию в квартире, где давно требуется ремонт, сидит на продавленном стуле, ест на колченогом столе, а купил одну из самых роскошных моделей, выпускаемых для профессионалов.

– Почему вы не показали фото судье?

– А меня никто о нем не спрашивал, – гадко ухмыльнулся Савелий Петрович, – да и зачем? Девку я сразу узнал: белобрысая, нос вздернут, глаза голубые.

– Откуда знаете про цвет глаз? Их на снимке не видно.

– Так они должны быть светлыми, – безапелляционно заявил Савелий Петрович, – какими же другими? Девчонка светлая, глаза голубые.

Я чуть не стукнула его кулаком по крысиной мордочке. Хорош свидетель, на основании показаний которого Ликуся загремела за решетку!

– И платье опознал, – не замечая моего негодования, мирно говорил дальше Савелий Петрович, – меня следователь к столу подвел и одежу показал. Много всего лежало, но я сразу на правильное указал, уж больно приметное, такое не перепутаешь.

Я опять уставилась на снимок. Согласна, сарафан Ликин, но на фото запечатлена не моя подруга.

– Отдайте снимок!

– Пятьсот долларов, – мигом отозвался Савелий.

– С ума сошел.

– Ты поосторожней, – приосанился старичок, – я ветеран войны!

И тут у меня, как говорит Машка, снесло крышу. Я вскочила на ноги и уцепила мерзкого старикашку за грязный воротничок давно не стиранной рубашки.

– Ты похотливый козел, – заорала я, одной рукой тряся деда, а другой выдирая из альбома снимок, – мерзкий, грязный идиот, который отправил на зону ни в чем не повинного человека!

– Эй, эй, эй, – забубнил Савелий, пытаясь вывернуться, – ща милицию позову.

Я отпустила сальный воротник, сунула фотокарточку в сумку и пошла к двери. Старик остался сидеть, очевидно, он решил, что в случае драки перевес окажется на моей стороне.

Выскочив на лестничную клетку, я изо всей силы шарахнула дверью о косяк, спустилась вниз, открыла багажник, добыла оттуда бутылку водки, которую вожу с собой на всякий случай, и вылила «Русский стандарт» на руки. Было противно браться за руль «Пежо», не продезинфицировав ладони.

Закончив процедуру, я подняла голову. В одном из окон последнего этажа что-то бликовало. Савелий Петрович наблюдал за мной в бинокль. Не сумев удержаться, я сначала показала ему язык, а потом погрозила кулаком, но блики не исчезли. Ах так, ну погоди! Я вытащила из бардачка блокнот и написала записку: «Уважаемые жильцы! Савелий Петрович, жилец из сто двадцать второй квартиры, обладатель высококачественной оптики, сделал коллекцию ваших фотографий самого интимного свойства. Кто хочет получить свои снимки, может сегодня подняться к нему в квартиру, альбом лежит в комнате, в шкафу». Потом, налепив дацзыбао на стену около лифта, уехала прочь.

Глава 15

Злая донельзя, я отыскала кафе, заказала себе чашечку чая с лимоном и принялась раздумывать над сложившейся ситуацией.

Значит, на набережной стояла не Малика Юсуповна. Но она разъезжает по Москве на красном «мерсе» с непростым номерным знаком, и утром семнадцатого июля она была возле метро «Спортивная», где засунула в свою роскошную тачку потерявшую сознание Лику. И о чем это говорит? Да об очень простых вещах, но сначала следует выяснить, кто был на площади, где Ася торговала кока-колой: Малика Юсуповна или таинственная незнакомка с забинтованной ногой?

Опрокинув в себя чай, я понеслась к подземке, надеясь, что Никита стоит со своим книжным лотком на площади.

Бывший однокашник оказался на месте.

– О, Дашка! – обрадовался он. – Пошли пожрем.

При воспоминании о клейких пельменях с начинкой из плохо провернутых бычьих жил меня передернуло.

– Тут есть другое место для еды?

Никита кивнул:

– Полно всего, но там дорого.

– Пошли, я угощаю.

– У богатых свои причуды, – хихикнул Никита, – мне и пельмени хороши.

Но я привела его в «Сбарро» и купила пиццу.

– Какими судьбами опять в наших краях? – поинтересовался Никитка и вцепился зубами в угощение. – Оо, вкуснотища зверская!

Пока он, восторгаясь, глотал огромные куски теста, покрытые мясом, помидорами и расплавленным сыром, я вытащила из сумочки обе фотографии и положила перед ним.

– Это кто? – удивился Никита, вытирая губы. – Какие ножки, загляденье!

Мужчины все-таки странные существа, вместо того чтобы обратить внимание на лицо или волосы, рассматривают ноги.

– И попка классная, – продолжал Никита.

– Ты лучше скажи, кто из них запихивал в «Мерседес» Лику?

– Кого?

– Ну ту тетку, что потеряла сознание на площади!

Никита принялся вглядываться в снимки.

– У беленькой-то лица практически не видно, – сказал он в конце концов, – одни ноги, но она больше похожа на ту бабенку с красным кабриолетом. Вот то, что черная не она, – это точно. Та блондинкой была молоденькой, хорошенькой, в белой юбочке, и ножки похожи, стройные, в босоножках, щиколотка завязана. Уж не знаю, она или нет, но похожа.

Я вскочила:

– Спасибо.

– Эй, ты куда? – удивился Никитка. – А кофе?

– Пей без меня, – ответила я и побежала к «Пежо».

Выходит, Малика Юсуповна тут ни при чем, но она определенно знает, как зовут симпатичную блондиночку. Скорей всего, это кто-то из ее близких подружек, попросивших на денек машину.