— Он там погибнет! Погибнет! Его убьют! Вот этого ребенка вы делаете сиротой! Погибнет! Умоляю, Христом Богом прошу, не посылайте моего дурака в Афганистан! Обязательно убьют!
Замполит полка попытался ее урезонить, успокоить: мол, не все так плохо, погибают там редко. Но это вызвало лишь новую бурю эмоций и потоки слез.
— Если пролетит даже одна пуля, она попадет в Игоря. Я знаю, я чувствую, он там погибнет. Убьют моего Игорька!
Этот кошмар продолжался дольше часа. Начальство вновь посовещалось и решило: какая разница кто поедет? Заменим одного лейтенанта на другого. Дура-баба, уши прожужжала. Еще угрожает пожаловаться в штаб округа, что ее оставляют одну с грудным ребенком.
— Ладно, пошлем Пелько. Парень молодой, холостой и не возражает сменить обстановку, — подытожило руководство.
Сашка устроил «отвальную» для батальона и уехал… Выходит, что нашел чужую смерть. Как и обещала жена Гуляцкого. Накаркала, зараза!
* * *
Вот мы вновь перед стойкой, где выдают билеты в прошлое на «машине времени». Дородная дама приняла документы нашей веселой компании и вопросительно посмотрела на меня:
— Где талон на перелет старшего лейтенанта Ростовцева?
— Ростовцев — это я. Талон потерялся, пока стоял в очереди. Когда вы закрылись на обед, мы отошли, и он выпал из документов. Валяется, где-то в пыли. К вам он случайно не залетал?
— Нет, не залетал! Ну и что дальше? — зло посмотрела на меня кассирша.
— В смысле, что? — переспросил я.
— Лететь собираетесь? — грозно нахмурилась она.
— Конечно. Честно говоря, не хочу, но приходится.
— Тогда оплатите билет до Кабула. Сто двадцать рублей. И плюс комиссионный сбор. Да побыстрей, не задерживайте. Мой рабочий день заканчивается через полчаса. Вы пьянствуете и прохлаждаетесь, а я на работе!
— Вы это серьезно, сударыня? Лететь в Афган за свой счет? Оплатить билет на войну? И еще комиссионые?!! Я похож на психа?
— Похож. Очень! Вы все тут чокнутые. Если платить не намерен, то отходи в сторону! Сиди в общаге, жди, когда тебе пришлют перевозочные документы из полка.
Я в замешательстве прислонился к стене и тупо уставился на вывеску с расценками на перелет. (А может, это знак свыше: не лети, дурик?!!) Я читал объявление еще раз и еще раз. Выписка из приказа. Дата, номер, подпись. Дурацкий документ! Чертовщина какая-то! Но коль есть такое распоряжение, то, наверное, подобные прецеденты уже были? За сто двадцать рублей можно до Москвы и обратно два раза слетать!
Я вернулся к окошку и спросил:
— Скажите, пожалуйста, что у вас бывали случаи, как у меня?
Она посмотрела на меня и ухмыльнулась:
— Были. Нажрутся, напьются, ни маму, ни папу не помнят, ни как самого себя зовут. Случается, что теряют и отпускной билет и талон.
— И покупают?
— Нет. Лежат на койке в общаге и ждут, когда им документы пришлют. Неделю, другую бродят. Порой месяцами слоняются.
Я огляделся вокруг: в таком бараке, в этом вонючем, пыльном гадюжнике на койке без простыней валяться пару недель? Нет уж! Ни-за-что!
— Братцы! — вздохнул я, уныло оглядев компанию. — Выделяйте деньги на билет. Быстрее. А то окошечко закроется до завтрашнего утра. А жить тут на что?
Дамочка хмуро отсчитала, сколько нужно, дала десятку на сдачу. Затем проставила штампы и вернула загранпаспорт с остальными бумажками.
— Лети на здоровье. Счастливчик! И быстрее возвращайся живым! Она сурово посмотрела на меня, покрутила пальцем у виска и захлопнула деревянную форточку. Я сделал шаг через порог душной комнатушки и побрел к приятелям.
* * *
Ну почему так не везет? Полтора месяца я старался забыть о войне. Выбросить из головы роту, батальон, полк, казарму, комбата… проклятые горы, «зеленку», палящее солнце, пыль, жару, песок, виноградники. Все!
Но не забыл. Я вспоминал о войне каждый день, как только начинал думать о том, что надо про Афган забыть. Я слушал по утрам новости, по вечерам программу «Время» и надеялся, что сегодня объявят о новом, окончательном выводе войск. В кратчайшие сроки. Быстро! Немедленно. Всех до одного! До последнего солдата. Время шло, но ничего не происходило. Чудес не бывает. Пора обратно в реальность, в ужасную, гнусную, отвратительную реальность, где каждый день стреляют и убивают друг друга. Туда, где люди лишались ног и рук с легкостью, как лапки комару или мухе отрывают шалящие дети. Что ж, в путь! Обратно, навстречу судьбе. Все будет хорошо, не зря же мне нагадали девяносто семь лет жизни. Я в это верю! В свою долгую и счастливую жизнь.
— Никифор! Я без тебя пропадаю! Как я устал один бороться с этим ошалевшим батальоном! — встретил меня Чухвастов радостным воплем.
— Почему бороться? — удивился я.
— Комбат в превентивном загуле. Просыхает на пару дней и вновь в запой. Скачет на своей Наташке каждую ночь, как на ездовой кобыле. И откуда здоровье? Так много пить и так много трахаться? Думаю, через пару недель у Чапая остановится «мотор». Он стареет на глазах. Сдает. С тех пор как по башке шандарахнуло камнем, Василий Иванович изменился. Это уже не тот «железный» Подорожник. Вместе с ним рушится батальон. Комбат всегда был словно фундамент. Просел фундамент — и треснул дом. К нам с застав сплавили пять пьяниц-забулдыг. Пьют они, гады, по-черному!
— А почему ты один борешься?
— Потому что даже помощника у меня нет. Как официально назначили две недели назад начальником штаба, так до сей поры, заместителя и не дали. Васю Котикова после двух рейдов забрали в дивизию, в оперативный отдел. Взамен пока тоже никого. Зам по тылу сбежал в госпиталь…
— Заболел? — встревожился я.
— Если бы. Да и что ему, толстокожему, будет, сквозь слой сала ни одна бактерия не пробьется. Он теперь зам по тылу «инфекционки».
— А зампотех?
— Вересков в автопарке пишет стихи, а когда возвращается, то до глубокой ночи гитара и романсы. Надоел! В карты играть мешает. У нас тут такая замечательная компания подобралась. Дежурный по ЦБУ, командир артдивизиона и зампотех танкистов Штрейгер.
— Ты еще не в долгах? — спросил я.
— Обижаешь! В долгах Штрейгер. Начхим пробовал войти в коллектив, проигрался и сбежал. Трус! Не хочешь ты с нами поиграть?
— Нет. Мне не везет в карты. Лучше скажи, не слышно, где моя «Золотая Звезда»?
— Нет. Разговоры ходят, что дело на «мази», документы в Москве. Но официально — пока тишина. Кроме тебя сегодня кто-то еще вернулся?
— Мандресов и целая толпа взводных, — усмехнулся я, вспомнив приключения в Ташкенте — пивной ресторан, пересылку, недоразумение с вылетом из Союза.