— Случилось что-нибудь?
Она отвела глаза.
— Я должна признаться кое в чем, Аксель, — ответила она после минутной заминки. — Я ведь не случайно оказалась на практике в вашей клинике. Я поменялась с другим студентом. Когда вы читали нам лекции весной, я каждый день старалась поймать вас в перемену. А потом я думала о вас. И мне почему-то казалось, что и вы обо мне думаете, — такая вот глупость. Но вы меня даже не вспомнили, когда я в первый день практики пришла к вам в кабинет.
— Зачем тебе это было нужно? — спросил он.
— Мне нужно было снова с вами поговорить.
— Поговорить?
Он дотронулся до ее плеча. Мириам прильнула к нему:
— Мне кажется, я этого хотела.
Нижняя губа у нее слегка оттопыривалась. Он наклонился и поцеловал эту губку:
— А теперь мне пора.
Он поднял ее со стула. Узкие брюки плотно обтягивали ее бедра. Его рука скользнула ей под пояс. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его шее.
— Не надо, Мириам.
— Ну ладно, — пробормотала она, — не надо так не надо.
После вечерней службы отец Раймонд остался в костеле. Ему предстояло принять исповедь, и он не стал гасить свечи. В эти минуты, пока он сидел вот так, ждал и вслушивался в пространство большее, чем земное, его душу наполнял покой. Он мог в такие моменты слиться с тишиной. Звуки уличного движения едва доносились извне. Наконец отворились двери. Он тотчас же узнал фигуру, приближавшуюся к нему по центральному проходу.
— Доброго вечера! — с шутливой торжественностью вымолвил он. — Вот так сюрприз!
Молодая женщина схватила протянутую ей Руку:
— Я не отниму у вас много времени, отец Раймонд.
Он замотал головой:
— Милая Мириам, знала бы ты, как я рад тебя видеть! Ты же месяцами не показываешься.
Он проводил ее к небольшому закутку рядом с ризницей, указал рукой на скамью рядом у двери. Сам сел на стул напротив.
— Я так часто думаю о тебе, — сказал отец Раймонд. — Вот и сегодня тоже думал.
И осознал вдруг, что то же самое было и накануне, и утром, когда он пришел в свои покои. Он думал о ней, вставляя ключ от двери в замочную скважину. Он думал о ней потому, что она явилась ему во сне, увиденном этой ночью. Но этого он не сказал, просто спросил, как идут дела с учебой. Мириам отвечала как-то рассеянно, и это удивило его, потому что обычно она подробно рассказывала о том, чем занималась.
Он положил ногу на ногу и откинулся назад, разглядывая ее. Именно ее лицо — вот что больше всего завораживало его в ней. Видеть перед собой красивое лицо — это всегда действовало на него позитивно. Как хорошее вино или как изящно изложенный текст. Но в лице Мириам было нечто большее. Оно наводило его на мысль, к которой он и так часто возвращался.
Ее высказал один философ, который, как ни странно, был родом из ее страны [9] и на изучение трудов которого отец Раймонд потратил годы своей жизни. «Его печать в лице Другого».
— Я встретила одного человека, — сказала Мириам.
Он довольствовался тем, что пару раз кивнул, и потянул паузу ровно столько, чтобы ей не осталось ничего иного, как продолжить.
— Одного мужчину.
Это он и так понял. Он начал легонько раскачиваться взад и вперед на стуле, как если бы старался прогнать все прочие мысли, что могли занимать и отвлекать его.
— Ты это так сказала, словно сама не рада.
Разом куда-то улетучилось дурное настроение, что не давало ему покоя весь вечер, напротив, он чувствовал, как внутри ширится и растет некая тихая радость. Девушке было трудно. Она пришла к нему. Некоторое время тому назад она уже приходила к нему, чтобы поговорить о мужчине. Она тогда хотела порвать с тем человеком, но ей было его жалко, и она чувствовала, что не в состоянии причинить ему еще большую боль.
— А давно ты повстречала его… этого, нового? — осторожно поинтересовался отец Раймонд.
— Сегодня как раз будет неделя.
Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь.
— Я знаю, может показаться, что мы совсем мало знакомы, — поторопилась она добавить, — но кажется, будто я знала его всегда. Не знаю, как это объяснить.
— Ну же, ты так хорошо умеешь все объяснять, — подбодрил ее пастор.
Она долго смотрела на него.
— Мы не сможем продолжать встречаться… Он старше меня на семнадцать лет.
— Вот как.
— Он женат, и у него трое детей. Вот и рассказала. Если вы теперь прогоните меня, я это пойму.
Губы отца Раймонда тронула улыбка.
— Не думал, что ты такого плохого обо мне мнения.
Она рассказала много чего еще. И все же у него возникло ощущение, что чего-то она недоговаривает. Что-то мучило ее: она казалась даже напуганной, но он не стал на нее давить. Когда она замолчала, он спросил:
— Может ли человек обрести счастье вместе с другим человеком, если это счастье будет построено на разрушенной жизни других людей?
— Думаю, что нет, святой отец.
Он кашлянул:
— Как далеко зашли ваши отношения?
— Мы с ним немножко пообщались еще до каникул, когда он читал у нас лекции. Я думала о нем все лето. Я думала, что если мне удастся снова с ним встретиться, то эти мысли отпустят меня, но стало только хуже.
— Так, значит, вы с ним не… — начал пастор. — Он тебя ни к чему не принуждает?
— Это все я затеяла, — решительно ответила она. — Я это заранее спланировала.
Отец Раймонд был с ней знаком все те шесть лет, что она жила в Осло. С тех самых пор, как она пришла к нему сюда в первый раз, его влекло к ней, но так, что он мог это разрешить себе. Эта слабость служила своего рода напоминанием, окошком в ту жизнь, которую когда-то вел и он; отказавшись от страсти, которая терзала его в прошлой жизни, он обрел ее снова, но в иной плоскости, где ее держало в узде не принуждение, но радость.
— Я никогда не забуду, как вы мне помогли в тот раз! — воскликнула она. — Ведь именно разговоры с вами придали мне сил, чтобы вырваться из тех отношений. Иначе они разрушили бы меня.
— Я только и сделал, что помог тебе соткать из отдельных нитей цельное полотно, — уточнил он. Ему не хотелось сейчас бередить этого; гораздо важнее было дело, ради которого она пришла к нему сейчас и что пожелала рассказать ему. И он вынужден был признать: его подстегивало и собственное любопытство. — Так на сколько далеко зашли… ваши отношения? Я говорю о тех, что начались недавно.