Это было произнесено с некоторым даже сочувствием. Было совершенно ясно, что два этих человека сговорились изображать злого и доброго следователей. Что Нурбакк собирается вести себя по-приятельски и изображать понимание. О том, какая роль уготована ему самому, Аксель понятия не имел. Ему вдруг вспомнился сон, который снился ему несколько раз. Он поднимается на широкую сцену, откуда виден заполненный людьми зал, чувствует их ожидание. Воцаряется тишина, все ждут его первой реплики, а он с ужасом понимает, что не подготовил ни единой.
— Ладно, — услышал он свой собственный голос, — можем начинать.
Пока он сидел в камере, он подумывал обратиться к адвокату, но вскоре пришел к выводу, что его арест — просто недоразумение, которое он быстро сумеет разъяснить самостоятельно, И даже слова «решение предъявить вам обвинение в убийстве трех лиц» не поколебали этой его убежденности. Он же как раз сюда и шел, добровольно согласился дать показания, без возражений позволил взять кровь на анализ.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Нурбакк, усаживаясь. — Вы человек, с которым можно сработаться. Мы рады этому.
Инспектор Викен сидел все так же молча, не сводя глаз с лица Акселя. Было такое ощущение, что он подробно рассматривает каждую пору на его коже. Глаза инспектора под кустистыми седыми бровями были покрасневшими, воспаленными — может, от недосыпа, а может, это была аллергия. Аксель отвел глаза, не выдержав пристального взгляда инспектора, уставился в точку на стене, ожидая, когда же Викен заговорит.
— Ты когда-нибудь имел дело с проститутками?
Аксель вздрогнул. Голос инспектора был тихим и спокойным, а вот содержание вопроса застигло его врасплох. Пока его вели сюда из камеры-одиночки, он думал, о чем же его будут спрашивать.
О том, где он находился все это время? Почему он не приходил в полицию? О том, что его связывало с убитыми? Но спросили совершенно о другом.
— Я повторю вопрос: ты когда-нибудь занимался сексом со шлюхой?
Аксель подумал, что не стоит ничего говорить, пока здесь нет защитника. Но теперь он уже не мог выказать свою слабину. Ему нечего было скрывать. Покупал ли он сексуальные услуги? Один раз он побывал в амстердамском борделе. Это было давно, он учился тогда на втором курсе, во время поездки с так называемым духовым оркестром, где он выжимал то немногое, что умел, из тубы. У него одного хватало на это объема легких, а недостаток музыкальных данных для этого оркестра мало что значил. Посещение борделя явилось результатом пари, заключенного за бутылкой виски, которую они усидели за один вечер.
— Мы отметим, что для ответа на этот вопрос тебе потребовалось время, — невыразительно прокомментировал Викен.
Аксель взял себя в руки:
— Нет, не занимался.
Он заметил, что у инспектора дернулся уголок рта, как если бы он выиграл в лотерею, и Акселю пришло в голову, что они знают о том, что случилось в Амстердаме той ночью более двадцати лет тому назад.
— Ты когда-нибудь вступал в гомосексуальные связи?
Вдруг возникло ощущение, что стул стоит на неровном полу. Он знал, что не нужно спрашивать, какое отношение это имеет к делу или что они имеют в виду под гомосексуальными связями. Подпадают ли под эту категорию подростки, когда они разглядывают друг друга голышом и дотрагиваются друг до друга? Он ни в коем случае не должен вступать с этим угрюмым мужчиной по ту сторону стола в беседы относительно того, где проходят границы допустимого.
— Нет.
— Дети?
— Это вы о чем?
— Я спрашиваю, был ли у тебя когда-либо секс с детьми или малолетними?
— Разумеется, нет.
— Возникали ли у тебя когда-либо желания в этом направлении?
— Нет.
— Садомазохистский секс? — Голос старшего инспектора был все таким же тихим и ровным.
Аксель покачал головой.
— Это значит «нет»?
— Да… это значит «нет».
Он покосился на второго, на Нурбакка. Тот кивнул ему, сложив губы в некое подобие подбадривающей улыбки.
— И все же… — продолжал Викен, опустив голову, — все же мы нашли некий предмет в самой глубине шкафа в вашей с женой общей спальне.
Аксель сразу же понял, о каком предмете говорит инспектор. Только теперь он полностью осознал, что предъявление ему обвинения влечет за собой право вторгнуться к нему домой, разгуливать по его ванной, кухне, и спальне, и по комнатам его детей. Он почувствовал себя так, будто его раздели догола и выставили на городскую площадь, ощутил нестерпимую потребность попросить, чтобы ему дали хотя бы полотенце, которым он мог бы прикрыться.
— Наручники, — сказал он. — Мы с женой… Мы их купили для развлечения. Уже очень давно.
— Кто их купил, ты сказал?
Аксель задумался:
— Я купил.
— И на кого вы их обычно надеваете?
— Я пробовал и на себя надевать тоже.
Лицо инспектора Викена было все так же неподвижно, словно маска, но в глазах появился блеск, выдававший, что происходящее его развлекает.
— Каким образом ты вступил в контакт с Мириам Гайзаускас?
Наконец-то вопрос, к которому Аксель был готов.
— Я был руководителем ее терапевтической практики.
— Руководителем практики? И это все?
— Мы были вместе.
— И что это значит?
— У нас были отношения. Пару недель.
— Половые?
— Да.
— А твоя жена, знает она об этом?
— Еще нет.
— И тебе кажется нормальным ей изменять?
— Нет.
Тут вступил Нурбакк:
— Вы сказали, что у вас с ней были отношения.
Аксель почувствовал облегчение оттого, что его об этом спросили.
— Они не могут продолжаться, — сказал он.
— И тем не менее ты звонил ей двенадцать раз только за последние сутки, — констатировал Викен. — Как-то непохоже, чтобы вы с этой девушкой распрощались окончательно. — И добавил без паузы: — Когда ты в последний раз видел своего брата-близнеца?
Теперь Аксель взглянул прямо в глаза инспектору:
— Много лет тому назад. Не помню точно. Двадцать, может быть больше.
Он попытался сосредоточиться, вспоминая, когда же это было, но Викен уже снова заговорил:
— В вашем детском фотоальбоме нет ни одной фотографии, где бы вы с Бреде снялись вместе. Ни одной-единственной, черт побери! Это нас беспокоит, Гленне. Когда мы ни хрена не понимаем, это нас беспокоит.
Аксель посмотрел наверх, на видеокамеру, потом на стену и потом на стол между ними.
— Бреде вообще нет ни на одной фотографии в том альбоме, — сказал он. — Это я на них на всех.