— Это где же? — удивился я.
— В Чернобыле и на атомных подводных лодках вино регулярно дают. А уж в зоне аварии сам бог велел, — вздохнул Володя. — Вы сбрасывались деньгами на ликвидацию последствий?
— Да, после Дня Победы объявили в обстановке секретности о катастрофе. Собрали со всех по пятьдесят чеков и рублей по сто, — ответил я. — Не хотел бы я там оказаться. Сколько ни пей, а яйца все равно фонить и звенеть будут. Какой ты после этого мужик!
— Сочувствую тем, кто там работает. Давайте за них и расходимся спать, — распорядился командир роты.
* * *
Мы готовились к новому рейду, а заменщика Марасканова в последний раз поставили начальником караула.
— Ну, Игорь, ходить тебе начкаром, пока замена не приедет, — усмехнулся я на разводе наряда.
— Посмеиваешься надо мной? — спросил он.
— Нет, завидую. По-хорошему завидую тебе.
— Приезжай в гости, обязательно! В отпуск поедешь и заскакивай. Днем — музеи, вечером — кабаки, оторвемся на всю катушку!
— Ловлю на слове! Договорились.
Пока Игорь «тянул лямку» в карауле и ничего не знал, к нему прибыл сменщик. Он с трудом втащил в казарму огромный потертый чемодан, раздувшийся во все стороны, со сломанными замками и связанный веревками, чтоб не рассыпался.
— Лейтенант Александр Мандресов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы, товарищ старший лейтенант! — представился он ротному.
— Шо, хохол, что ли, Манресо? — спросил Сбитнев.
— Нет, грек. Не Манресо, а Мандресов, — поправил он ротного.
— Грек, греческий или российский? — поинтересовался я.
— Осетинский. Из Орджоникидзе.
— О, Саня, я тоже это училище заканчивал! — воскликнул Ветишин. Почти земляки! Ты какого года выпуска? Я — восемьдесят пятого.
— А я — восемьдесят четвертого.
— Хватит щенячьих восторгов, земляки. Сегодня и завтра принимаешь взвод, и послезавтра уходим на боевые действия за Саланг в район Файзабада. Повезло: с корабля на бал, — ухмыльнулся Володя.
— Дарю тебе, Сашка, маскхалат. От щедрот души. А то поедешь воевать в своем повседневном кителе, — ухмыльнулся я.
Смена караула задерживалась. Уже прошли лишних три часа.
— Что там случилось, не пойму? — злился Володя. — Кто наших меняет?
— Ремонтная рота.
— Вот козлы, и без того времени в обрез, а люди не готовы к завтрашнему строевому смотру. Позвони, Ник, узнай в чем дело!
Я вышел в коридор к телефону, чтобы поругаться с ремонтниками и тут к казарме прибыл караул.
Ворвавшиеся в оружейку Марасканов и Муталибов были свирепы, как львы. Ну что ж, вопрос с поисками пропавшего караула снят. Я вернулся за стол к бумажкам. Писанины на неделю, а показать нужно завтра.
Планы работы на подготовительный период и во время рейда, да еще по этапам. Конспекты, отчеты, партийная, комсомольская работа… Какие собрания, когда всего пять дней между рейдами. Самое главное — это успеть наградные на мужиков оформить, поэтому я заполняю свои тетради и параллельно двум писарям диктую тексты представлений к орденам и медалям. Фразу одному, фразу другому, лишь бы не перепутать, кому и что диктовать.
— Володя! — обратился я к командиру. — Давай оформим наградой на орден «Красной звезды» Марасканову. Боевой мужик, не повезло с этим дурацким начпо бригады спецназа, остался ни с чем. Пять рейдов прошел с нами, в принципе, имеем право, давай за Алихейль сделаем.
— А как быть с Подорожником, комбат, я понял, давно сильную неприязнь испытывает к нему?
— Да к кому он ее не испытывает? Только к «стюардессе» и к любимчику Арамову благоволит и то потому, что с ним одно училище закончили.
— Ха! Я тоже Ташкентское закончил, но любви и доброты не замечал.
— Как же, а кто тебя на роту поставил? Понятно теперь, откуда протекция! Я думал в свое время, что Лука будет ротой командовать.
— Вот еще! «Чапай» не любит никого выше себя ростом, а Лука вытянулся как каланча. Я же маленький, но удаленький.
— Василий Иванович в отпуск уехал, а Лонгинов препятствовать не станет. Они с Игорем в большой дружбе, земляки-ленинградцы, — продолжал я уговаривать.
— Ну, если ты ходатайствуешь и все сделаешь, то валяй. Пиши, ходи, подписывай, пробивай, у тебя это получится. А мой наградной оформил правильно? Много раз переделывал?
— Я и палец об палец не ударил, тебе все дела разбитая челюсть протолкнула. Представление прошло по ранению, без сучка и без задоринки.
— Эх! Челюсть, ты моя «краснозвездная»! — пропел Володя, почесывая щеку.
В канцелярию вошел Марасканов который был вне себя.
— Что случилось, Игорь? — спросил я вошедшего взводного, у которого от злости было лицо пепельного цвета.
— Представляете, во время смены караула пришел Ошуев и принялся орать, что нет порядка. Потребовал опись недостатков, а этим недостаткам и неисправностям уже полгода. Ну и что же вы думаете, он наковырял? Нет термометра, разбито стекло, сломана форточка, порван линолеум. Составил акт, начет будет сделан. Обсчитали — рублей пятьдесят получится с кратностью. Ну и армия! Воюешь, а с тебя же еще и высчитывают!
— Это был дембельский аккорд! Вот лейтенант Мандресов прибыл тебе на смену, собирай монатки, сдавай взвод, плюй на начеты и на всех начальников. Домой! — ободряюще улыбнулся Сбитнев. — Ставь пузырь за замену!
— А я тебе бумаги на орден оформляю, с тебя еще пузырь! — ухмыльнулся я.
— В Ленинграде, когда получу, тогда и поставлю!
— Заметано! — подытожил я, и мы ударили по рукам.
* * *
— Семен Николаевич! — обратился я к Лонгинову. — Подпишите представление к ордену на Марасканова.
— А почему не к комбату несешь? — удивился Лонгинов.
— Но вы же за него остались командовать. Он через час уезжает. Комбат сказал, что его уже нет в полку, он в пути домой, только со «стюардессы» слезет и сразу на аэродром.
— Не хами. Будем считать, что сегодня — это завтра, хорошо? — спросил утвердительно Бронежилет. — Подписываю завтрашним числом и неси в строевую часть, завтра в шесть утра отчаливаем. А успеешь оформить? Да еще подпиши у Ошуева: он остался исполнять обязанности командира полка. Филатов с сегодняшнего дня тоже в отпуске.
— Черт! Жалко, что «кэп» убыл, с ним проще было бы. Хорошо всем — одни отпускники! А я с февраля никак не уеду.
— Хитрюга! Ты тянул резину до лета, и самого себя перехитрил. Теперь вместо тебя Грымов и Острогин отдохнут.
— Ничего, август будет мой, — успокоил я сам себя.
Я проскользнул к кабинету Ошуева и стал ждать начальство. Когда он появился, я подскочил к нему с протянутым наградным. Герой взглянул на бумаги и молча вернул, не подписывая.