Я сидел сверху башни, расправив плечи, положив ноги на пушку и подставлял лицо свежему ветерку. Охлаждался. Печет, как будто и не середина ноября, а август.
— Эй, комиссар, хватит гарцевать, словно на коне. Ты же не скульптура императора Николая I. Слезь, не будь мишенью. Слишком часто в тебя стреляют. — Проговорив это, комбат машинально подкрутил усы. Переживает. Он в Панджшере уже бывал и еще раз туда попадать не хотел.
Я вздохнул, послушался совета и спустился вниз, разлегшись возле открытого люка старшего стрелка. На освободившееся место тотчас запрыгнул «комсомолец». Виктор был пониже меня ростом, и когда он сел то, втянув голову в плечи, не торчал над башней, как я. Внезапно раздавшаяся очередь сбила с прапорщика кепку-афганку, а сам он упал сверху прямо на меня. Впереди раздался взрыв, и загорелся грузовик.
Комбат скомандовал: «Стоп!» Мы спрыгнули и спрятались за броню. Наводчик развернул башню и расстрелял хибару, из которой выстрелил гранатометчик.
«Духов» не было видно, и пехота разрядила магазины наугад в виноградники. Казалось бы, откуда взялась новая зелень? Летом мы уничтожили на двести метров вокруг растительность и завалили дувалы. Но теперь из зарослей стреляют с трехсот метров. Нужно, наверное, сровнять с землей вправо и влево от дороги все кочки, растительность и превратить «зеленку» во взлетно-посадочную полосу. Но тогда начнут бить из минометов и безоткаток. Лишь расстояние чуть увеличится. А с каждым разрушенным домом, с каждым сожженным кишлаком «духов» все больше и больше, воюют от мала до велика. Что нам с ними делать?
— «Комсомол», возьми чепчик, — поднял из пыли головной убор Подорожник. — Витек, тебе повезло, пуля прошла в сантиметре от скальпа. Еще чуть-чуть — и ты покойник. — При этих словах прапорщика передернуло, руки задрожали, и Бугрим обронил кепочку. Виктор присел на асфальт, достал смятую пачку сигарет, вынул одну сигарету и прикурил. Я посмотрел в сторону «зеленки». Где же тот «дух», который мог меня убить? Не сгони меня Василий Иванович вниз, валялся бы я на дороге, прикрытый брезентом.
Подорожник улыбнулся многозначительно и произнес:
— Вот видишь, комиссар, я тебе жизнь спас! А мог бы сейчас лежать с дырками в башке! Скажи спасибо, что я предугадал опасность.
— Спасибо, Василий Иванович! Я ваш должник.
— Пожалуйста. Не за что. С тебя «пузырь». И одень, в конце концов, бронежилет и каску!
— Обязательно! Только подберу по размеру, — отшутился я.
Медик вернулся от сгоревшего грузовика. Ребятам повезло. Граната разворотила кузов, но кабину не задела. Чуть контузило водителя. А Головской был как всегда в каске, ему хоть бы что. Правда, кабину покорежило, дверцу заклинило. Толстый Головской с трудом выбрался через левую сторону, протискиваясь между рулем и сиденьем.
Начало операции не сулило ничего хорошего…
* * *
Вертолет, на котором я летел в район десантирования, бросало из стороны в сторону. Первым бортом высадили разведвзвод с Чухвастовым и Пыжом, вторым — взвод АГС и комбата. Третий борт вез меня, расчет миномета и взвод связи. Барражирующие в небе «крокодилы» расстреливали «нурсами», для профилактики, горные вершины. Я прильнул к иллюминатору: сквозь легкий туман уже виднелась площадка десантирования. Борт медленно двигался к ней левым боком. В этот миг под ногами солдата, изготовившегося для прыжка, раздался звонкий щелчок и в днище сверкнул рикошет от пули.
— «Ленинград»! Ты почему не поставил автомат на предохранитель? — рассердился я на Коршунова и дал ему пинка.
— Но я не стрелял! Это не я! — ответил испуганный связист.
И правда, еще одна пуля пробила кабину, но теперь пулевое отверстие образовалось в боковой стенке, возле иллюминатора.
— Бортач! Давай быстрее, а то собьют! — заорал я летчику.
Тот и сам увидел пробоины и срочно связался с пилотом. Вертолет завис над самой землей, и мы вместе с борттехником быстренько вытолкнули бойцов вниз. Солдаты, кувыркаясь, с ругательствами и воплями упали на площадку. Громко матерясь, последним спрыгнул я. Десять секунд — и двенадцать человек на земле! Вот это скорость! Жить захочешь — поторопишься!
Вертушка легла на бок и, дымя, резко ушла вправо. Потом, заложив крутой вираж, вертолет взмыл в небо. Лежащие вокруг бойцы, стреляли, куда попало, в направлении противоположного склона. Я тоже расстрелял два магазина. Рядом со мной прошла очередь, и несколько пуль зарылись в каменистую землю.
Следующий вертолет высадил взвод Шведова. В него тотчас ударили пулеметные очереди. И эта вертушка задымила, но удержала высоту и сумела улететь. Подорожник приказал усилить огонь по «духам». К площадке подлетела еще одна пара вертолетов. Первый борт быстро высадил людей и уступил место следующему. Второй завис над вершиной, опираясь на одно колесо, и начал высадку солдат. Выскочили один боец, второй… Вот выпрыгнул Серега Шкурдюк, за ним — пара солдат. И тут раздалась длинная, громкая очередь из крупнокалиберного пулемета. Вертолет, дернувшись, начал медленно заваливаться в ущелье. Звук двигателя стал прерывистым, упали обороты, ему не хватало мощности. Из люка вывалились еще два человека, а затем борт, накренившись, закувыркался в пропасть. Взрыв и удар соединились в один громкий хлопок. Снизу полыхнуло пламя, и поднялось облако дыма. Из ущелья послышался треск горящего дюралюминия.
«Крокодилы» обрушили на противоположный хребет море огня, но пулеметы и автоматы мятежников не смолкали. Я лежал рядом с комбатом, расстреливая магазин за магазином. Во время перезаряжания рожка патронами, мой взгляд упал на лежащую возле локтя пулю. Она сверкнула сбоку минуту назад, и теперь я ее мог разглядеть. Стальной сердечник длиной сантиметров пять пробил бруствер и застрял в камушках.
— Иваныч, взгляните, из чего по нам лупят! — показал я подполковнику пулю.
— От ДШК! Вот из него они и завалили «Ми-8». Комиссар! Надо доставать людей из ущелья. Может, кто живой на склоне остался.
— А почему опять я? В «зеленке» мне досталось и теперь подставлять задницу?
Василий Иваныч задумчиво поглядел на меня и хмыкнул.
— Согласен. Тогда, Василь, твоя очередь под пулями побегать, — сказал комбат Чухвастову.
Замначальника штаба медленно пополз к месту катастрофы. Он перекатился в ближайшую ложбинку, где его прижали пулеметными очередями. Минут пять мои мысли пребывали в полном смятении. «Жить хочется! К черту войну! Зачем мне это надо? Что, я — один единственный, кто должен лезть во все дыры? Пусть Шкурдюк ползет, его рота! Но ведь внизу кто-то кричит и зовет, а эти балбесы почему-то залегли и не спускаются на помощь», — размышлял я, терзаемый угрызениями совести
— Василий Иванович, я посмотрю, в чем там заминка. Возьму с собой Шапкина. — Комбат, не глядя на меня, кивнул головой и продолжил стрелять одиночными по зарослям кустарника.
— Сашка! Бери станцию и за мной! — скомандовал я связисту.