Взгляд его вернулся из будущего науки и человечества к лужице убивающего всех микробов геля на ладони.
— Для такой роли у нее определенно были подходящие легкие, — добавил он.
Он принялся энергично растирать гель по длинным пальцам. Гель хлюпал.
— Что ж, — прервал я паузу, — я направлялся в свою комнату.
— Хорошо погулял?
— Да, сэр. Очень хорошо.
— Моцион, так мы называли такие прогулки.
— Это было до меня.
— Это было до всех. Господи, я старый.
— Не такой старый.
— В сравнении с секвойей, пожалуй, что нет.
Я не спешил покинуть кухню, опасаясь, что он заметит отсутствие на мне штанов и обуви, если я сдвинусь с места.
— Мистер Хатчинсон…
— Зови меня Хатч. Все зовут меня Хатч.
— Да, сэр. Если кто-нибудь придет этим вечером и будет искать меня, скажите им, что я вернулся с прогулки очень возбужденный, собрал вещи и смылся.
Гель испарился, руки Хатча очистились от микроорганизмов. Он взял недоеденную булочку.
— Ты уезжаешь, сынок? — спросил он испуганно.
— Нет, сэр. Но вы им так скажите.
— Они будут из полиции?
— Нет. Один может быть здоровяком с крошечной бородкой под нижней губой.
— Подходящая роль для Джорджа Кеннеди. [15]
— Он еще жив, сэр?
— Почему нет? Я жив. В «Мираже», в паре с Грегори Пеком, он выглядел таким злодеем.
— Если не придет здоровяк, может прийти рыжеголовый, с плохими зубами или с нормальными. Кто бы ни пришел… скажите ему, что я уволился, не предупредив заранее, и вы на меня злитесь.
— Не думаю, что смогу разозлиться на тебя, сынок.
— Разумеется, сможете. Вы же актер.
Его глаза блеснули. Он проглотил кусочек булочки, который перед этим откусил. И процедил, едва разжимая зубы:
— Ты маленький неблагодарный говнюк.
— Что-то в этом роде.
— Ты взял пятьсот долларов из ящика серванта, мерзкий воришка.
— Хорошо. Это хорошо.
— Я относился к тебе как к сыну, я любил тебя как сына, а теперь понимаю, что должен полагать себя счастливчиком, раз уж ты не перерезал мне горло во сне, жалкий червяк.
— Не переигрывайте, сэр. Держитесь естественно.
Хатч опечалился.
— Я переигрывал? Правда?
— Возможно, я слишком сильно выразился.
— Я не снимался полвека.
— Если вы и переиграли, то чуть-чуть, — заверил я его. — Просто… вы уж очень вжились в роль. Вот так будет правильно.
— Вжился в роль. Другими словами, поменьше эмоций.
— Да, сэр. Понимаете, вы злитесь, но не в ярости. Вам горько и обидно. Но вы и сожалеете, что так вышло.
Задумчиво глядя на меня, он медленно кивнул.
— Может, у меня был сын, который погиб на войне, и ты мне его напоминал.
— Совершенно верно.
— Его звали Джейми. Обаятельный, храбрый, остроумный. Ты поначалу выглядел таким же, как он, молодым человеком, поднявшимся над искушениями этого мира… но ты оказался пиявкой.
Я нахмурился.
— Ну уж, мистер Хатчинсон, пиявкой — это…
— Паразитом, стремящимся что-то урвать.
— Ладно, раз уж вам того хочется.
— Джейми погиб на войне. Моя драгоценная Коррина умерла от рака, — голос задрожал, снизился до шепота. — Так долго я жил один, и ты… ты просто воспользовался моей уязвимостью. Ты даже украл драгоценности Коррины, которые я хранил тридцать лет.
— Вы собираетесь им все это сказать, сэр?
— Нет, нет. Это всего лишь мотивация.
Он достал из буфета тарелку. Положил на нее две булочки.
— Отец Джейми и муж Коррины — не тот старик, которого меланхолия гонит к бутылке. Она гонит его к булочкам, и ты цинично воспользовался этой его слабостью.
Меня передернуло.
— Я уже начинаю презирать себя.
— Думаешь, мне стоит надеть кардиган? Есть что-то такое в старике, одетом в изодранный кардиган. Он вызывает особую жалость.
— У вас есть изодранный кардиган?
— У меня есть кардиган, а изодрать его я могу за минуту.
Я оглядел его, с тарелкой в руках, широко улыбающегося.
— Мне кажется, вы и так вызываете жалость.
Улыбка увяла. Губы задрожали, потом он их сжал, словно боролся с сильным чувством.
Опустил глаза на тарелку с булочками. Когда вновь поднял их на меня, они блестели от слез.
— Вам не нужен кардиган, — твердо заявил я.
— Правда?
— Правда. Вы и так вызываете жалость.
— Что ж, приятно слышать.
— Спасибо, сэр.
— Пожалуй, я вернусь в гостиную. Найду какую-нибудь особо грустную книгу, чтобы, когда позвонят в дверь, пребывать в соответствующем настроении.
— Возможно, они не сумеют взять мой след. Тогда, разумеется, и не появятся здесь.
— Не настраивайся на отрицательный результат, Одд. Они придут. Я уверен, что придут. Я позабавлюсь.
Он толкнул вращающуюся дверь с энергией молодого человека. Я слушал, как он идет по коридору в гостиную.
Босой, без штанов, окровавленный, я достал из машины для приготовления льда несколько кубиков, положил в пластиковый мешок, обернул посудным полотенцем.
С уверенностью полностью одетого человека вышел в коридор. Когда проходил мимо распахнутых дверей гостиной, Хатч сидя в удобном кресле, погруженный в меланхолию, помахал мне рукой. Я ответил тем же.
Скользящий удар фонаря только ободрал, но не порвал кожу на голове. В душе от горячей воды и шампуня рану щипало, но кровь не потекла.
Вытирать голову пришлось бы осторожно, поэтому тратить на это время я не стал. Надел чистые джинсы и футболку. Зашнуровал на ногах другую пару кроссовок.
Свитер с надписью на груди «MYSTERY TRAIN» остался на дне морском. Я заменил его аналогичным, купленным в такой же комиссионке, только с надписью «WYVERN», [16] золотыми буквами на темно-синей материи.
Я предположил, что «Уиверн» [17] — название какого-нибудь маленького колледжа. Но, надев свитер, не почувствовал, что стал умнее.