— Полностью с вами согласен, сэр.
— Я едва не получил главную роль в «Третьем человеке». Но не мог перейти дорогу Джозефу Коттону. [42] И он справился с ролью великолепно.
Я сел на скамеечку для ног.
— Мистер Хатчинсон…
— Называй меня Хатч. Все так называют.
— Да, сэр. Вы знаете, когда я поступил к вам на работу, одежды у меня было немного…
Наклонившись вперед, со вспыхнувшими глазами, он меня прервал:
— Завтра мы пойдем в комиссионный магазин! Эта идея не отпускает меня с того самого момента, как вчера мы поговорили об этом.
— Видите ли, я собирался сказать… сейчас я пойду наверх, чтобы надеть чистый свитер. И я очень спешу. Вот и хотел попросить вас, если это не доставит особых неудобств, избавиться от остальной моей одежды.
Он понял, хотя понимать ему не хотелось.
— Какая необычная просьба.
— Я должен уехать этим вечером, сэр.
— Но почему? — Он поднял руку, которая на съемочной площадке касалась Деборы Керри. — Да, конечно. Здоровяк с островком бороды под нижней губой, рыжеголовый парень с плохими зубами. Или с хорошими. То есть, как я понимаю, конфликт разрешить не удалось.
— Полностью нет.
— И ты решил податься в бега.
— Совершенно верно.
— Однажды мне тоже пришлось убегать.
— А Генри Фонда вас преследовал.
— Это точно. Я думаю, было бы лучше, если б Генри сразу меня застрелил.
— Но вы же не сделали ничего противозаконного.
— Да, но иногда невинные умирают, а зрителям нравится трагедия. Сынок, ты пришел сюда с одним чемоданом, а уходишь лишь в одежде, которая на тебе.
— Я предпочитаю путешествовать налегке.
— Только обязательно надень штаны.
— Само собой, сэр.
— Зови меня Хатч. Все зовут. Эта твоя одежда из комиссионного магазина… ты ее приобрел на определенных условиях?
— Не уверен, что понимаю вас, сэр.
— Если человек покупает одежду в комиссионном магазине, а потом она ему больше не нужна, он должен отдать ее тому, кто беднее его?
— Нет, сэр. Вы можете выбросить ее на помойку.
— Тогда это легко. Я думал, что существует некий порядок, которому мне придется следовать, если уж я соглашусь выполнить твою просьбу. — Он отбросил плед и собрался встать.
— Еще одна просьба, пусть мне и не хочется обращаться к вам с ней.
У него вытянулось лицо.
— Ты хочешь забрать булочки, которые испек сегодня?
— Нет-нет. Они ваши.
— Это хорошо. Отлично. Прекрасно.
— Сэр, я хотел спросить, вы позволите взять один из ваших автомобилей?
— Разумеется. Ты — превосходный водитель.
— Попытка уехать на автобусе или поезде для меня слишком большой риск.
— Они будут держать под контролем общественный транспорт.
— Именно. Если вы позволите мне поехать на вашем автомобиле в Санта-Барбару, там я оставлю его вашему племяннику, а уж он найдет способ перегнать автомобиль обратно.
На его лбу собрались морщины тревоги.
— Но что будешь делать ты?
— Что-нибудь придумаю по пути. Обычно у меня получается.
— Как-то мрачно все это выглядит.
— Нет, сэр. Рискованно, но не мрачно. — Я поднялся. — С вашего разрешения пойду наверх, переодену свитер. Мне уже пора.
Когда он поднимался на длинные ноги, создавалось ощущение, что на каждой — по два коленных сустава.
— Я буду ждать тебя на кухне с ключами от автомобиля.
— И фонарем. Мне понадобится фонарь. Потом я оставлю его в багажнике.
— Если человек в бегах, ему необходим хороший фонарь. Нет проблем.
Поднявшись наверх, я понял, что мне придется оставить все биографии Синатры. И подумал, что мне они больше не понадобятся.
В ванной я разделся до пояса, вымыл верхнюю часть тела, руки, лицо, следя за тем, чтобы не потревожить рану на боку, заклеенную пластырем. Надел чистую футболку, свитер, уже без надписей на груди или спине.
Когда спустился вниз, фонарь и ключи от «Мерседеса» лежали на центральной стойке.
— Сэр, я не могу взять «Мерседес».
— «Мерседес» — куда лучшее прикрытие, чем «Эксплорер». Они могут ожидать, что такой молодой человек, как ты, в кроссовках и свитере, попытается сбежать в «Эксплорере», но в «Мерседесе» — никогда.
— Я бы взял «Эксплорер»..
— Я отказываюсь дать тебе ключи от «Эксплорера». «Мерседес» — лучшее прикрытие. И я наконец-то режиссер.
— Но…
Хатч указал на сверток в пластиковой оболочке, также лежащий на центральной стойке. На наклейке я прочитал: «СВИНАЯ ШКУРКА», а пластик покрывала изморозь: сверток только что достали из морозильной камеры.
— Я хочу, чтобы ты это взял.
— Сэр. Я люблю свиную шкурку, но едва ли мне удастся в ближайшее время ее приготовить.
— «Свиная шкурка» — это всего лишь мой шифр, чтобы я знал, что в свертке. «Говяжий язык» на наклейке означает, что там двадцатки. «Хлебные палочки» — половина двадцатки и половина — полусотки.
— Деньги? Нет, нет и нет. Я не могу их взять.
— У меня, конечно, есть банковские счета, но, видишь ли, я не полностью доверяю банкам. Когда мне было девять лет, множество банков лопнуло.
— У меня есть деньги, — заверил я его. — Я потратил не все жалованье.
— Этого недостаточно, когда находишься в бегах. Когда человек в бегах, деньги уходят быстро, я это знаю по собственному опыту.
— Это много, слишком много.
— Откуда ты знаешь? Может, «свиной шкуркой» я шифрую купюры по доллару.
— А какие купюры вы шифруете «свиной шкуркой»?
— Не твое чертово дело.
В руках у него оказался розовый пластиковый пакет, на котором желтые птички несли в клювах синие ленточки. Он положил сверток с надписью «СВИНАЯ ШКУРКА» в пакет и протянул мне, держа за две плетеные из золотых веревочек ручки.
Я замахал руками:
— Нет-нет, я не могу.
Лицо Хатча осуждающе потемнело, закаменело в своей суровости, подалось вперед, требуя полнейшего повиновения. И голос стал словно у капитана-героя, требующего от своих солдат не просто показать все, на что те способны, но прыгнуть выше головы. Для усиления своих слов он вскинул костлявый кулак.