— Вильям?
Он пришел из гостиной.
— Надо открыть, — сказала она и показала на конверт.
— Наверно.
Казалось, ему не очень хочется. Она осторожно сжала толстый конверт. В нем лежал твердый предмет. И вдруг у нее возникло подозрение.
— Нет, невозможно… — Она глотнула кофе, сунула руку в конверт и вытащила мобильник.
Вильям уставился на него.
— Ее? — спросила она.
— Положи обратно. Не трогай! Надо, чтобы полиция взяла его без наших отпечатков…
— Уже поздно.
Она включила его:
— Ты знаешь ПИН-код?
— Лисс, по-моему, не стоит.
— Хочу посмотреть, — отрезала она.
Она села за стол:
— У нее часто код был — дата рождения.
Лисс попробовала и ошиблась.
— А как насчет твоего?
Он назвал четыре цифры. И тоже не сработало.
— Сдаюсь, поехали в полицию.
Она попробовала в последний раз. Свой день рождения. Дисплей замигал.
— Черт! — крикнула она и протянула ему телефон. Он искал сеть. Аккумулятор почти разрядился. Она открыла меню.
— Лисс, пусть этим займется полиция.
Она его не услышала, посмотрела список звонков. Последний звонок — исходящий. Одиннадцатого декабря в 19.03. Она схватила ручку и лист бумаги.
— Что ты делаешь? — Казалось, он дрожит не меньше ее.
— Мне нужен этот список звонков.
Она открыла сообщения. Все время записывая. Нашла сообщение, отправленное ей: «Не занимай праздник Ивана Купалы. Перезвоню». Когда она закончила писать, набралось полных две страницы.
— Ты не доверяешь полиции?
— Тебя что, впечатлило, как они отлично работают? — спросила она и заглянула в папку с фотографиями.
— Она редко фотографировала на телефон, — сообщил Вильям. — Летом она купила хорошую цифровую мыльницу. Носила ее всегда с собой.
Похоже, так и было. Последняя фотография сделана четырнадцать дней назад, в ресторане. Лицо Вильяма в желто-коричневом цвете.
Он коротко улыбнулся:
— «Второй этаж». Вечер нашей помолвки. Я ее удивил.
Лисс открыла список видео и замерла.
— Что такое? — Вильям встал и подошел к Лисс.
Она показывала на дисплей. Последняя запись сделана двенадцатого декабря в 5.35.
— На следующий день после того, как она пропала…
— Послушай, Лисс, я же сказал, мы должны сдать его немедленно.
Она не ответила. Включила видео.
В помещении темно, трудно разглядеть детали. Зажигается фонарик, — видимо, его держит тот, кто снимает. Освещается пол. Какие-то газеты, бутылки. Кто-то лежит, крепко привязанный.
— Майлин, — вскрикнула Лисс и прикусила губу.
Увеличение, фонарик светит в лицо. И тут же голос Майлин: «Это ты, тут свет?»
— Что с ее глазами?.. — прошептала Лисс.
Глаза сестры были изранены, они слепо смотрели на свет и не мигали. «Что ты делаешь? Снимаешь меня?»
Камера быстро выхватывает всю комнату, какие-то ящики у стены, колесо рядом с двумя бочками. Возвращается к лицу Майлин.
«Пес…»
Она произнесла еще что-то, нечетко. Потом крикнула: «Лисс!»
Все прервалось. Потом кусочек здания.
* * *
В тот вечер я сидел в темноте на пляже, слушал шум прибоя и уже был готов решиться. Пойти вперед и исчезнуть в ночи, дать волнам себя поглотить и погрузить во мрак, где финикиец и другие утопленные тела разлагались водой.
И тут у каменной лестницы появилась фигура. Я подозревал, что это Йо. Он прошел в темноте, не заметив меня, прошелестел по песку. Я видел, что он раздевается. Худое белое мальчишечье тело в холодном свете луны. Я подождал, когда он совсем разденется, потом встал и сделал вид, что оказался там случайно. Он стоял, смотрел на море и все еще меня не замечал. В одной его кроссовке была записка. Там было что-то вроде «Забудьте меня» большими неровными буквами. Он хотел утопиться. Я спас его, Лисс. Он спас меня. На пляже в ту ночь, под шум прибоя, доходившего до наших ног, мы дали друг другу обещание, не говоря при этом ни слова.
Среда, 24 декабря
Дженнифер Плотерюд шла спотыкаясь через двор. Земля была покрыта пятнадцати-двадцатисантиметровым слоем нового снега. Один день до Рождества, около двух часов, а снег еще не расчистили. Трим, старший из мальчиков, должен был этим заниматься. Отправляясь в магазин, она зашла к нему в комнату и напомнила. Теперь она раздраженно думала, как надо было его заставить — внятно, быстро и эффективно, чтобы не испортить рождественского настроения. Трим был флегматиком. И это было не от нее, он был копией отца. Только чуть хуже. Такие черты усиливаются с каждым следующим поколением, ворчала она. Флегма накапливалась в роду супруга на протяжении столетий, в чем она давно убедилась. С примесью подводных течений и меланхолии. Будучи судебным медэкспертом, Дженнифер предъявляла самые суровые требования к научности и презрительно фыркала на поверхностные заключения в области генетики, нейробиологии и всего, что относилось к ее предмету. Что же касалось психологии, отношение к которой у нее было надменное, она странным образом придерживалась древней теории о четырех темпераментах: тот, который в нас преобладает, определяет доминирующие черты характера. Сама она была ярко выраженным сангвиником, хотя и с некоторыми чертами холерика, надо признаться. То, что она однажды влюбилась в мужчину с противоположными чертами — медлительного и молчаливого плюшевого мишку, — очевидно, подтверждало тезис, что противоположности притягиваются. Это вторая идея, которую она иногда защищала, и тоже очень сомнительная применительно к человеческой психологии.
В прихожей она отставила пакеты с продуктами и стащила полусапожки на шпильках из кожи антилопы, потом позвала старшего сына. Ответа не последовало. Неудивительно, потому что сабвуферные динамики в его комнате выли так, что потолок дрожал. Она собралась уже взлететь вверх по лестнице, чтобы принять необходимые репрессивные меры, но тут зазвонил мобильный. Она вынула его из кармана пальто.
— Это Флатланд.
Как только она услышала этот невыразительный голос, она поняла, что надо ехать. В институте они обсуждали, кто будет дежурить на Рождество, и она вызвалась сама. Обычно в эти дни все было спокойно, разве что пара обращений, вопросов, на которые можно ответить по телефону. Но Флатланд был опытным криминалистом, который никогда не звонил по пустякам.