Не много взрослых так живет. Взять и улететь неожиданно. Купить дом на Крите, если приспичит.
— Так что там с мамашей? Не наладилось?
По какой-то причине Куртка возвращается к разговору, который Йо крайне неприятен. Он не отвечает, и, может, Куртка наконец поймет и хотя бы перестанет об этом все время говорить. Вместо ответа Йо заводит разговор о соседке. У нее длинные ноги и большие сиськи, и, вообще, на нее приятно посмотреть. Она немного задирает нос, ну, типа принцесса.
— И что ты думаешь делать? — интересуется Куртка и протягивает Йо сигарету.
— Делать?
— Чтобы познакомиться. Не сидеть же просто и мечтать о ней.
У Йо нет никаких планов, и он с удовольствием выслушает совет от человека, у которого полно такого опыта.
— Как ее зовут?
Йо пожимает плечами.
— Надо выяснить, — считает Куртка. — Важно, чтобы вещи имели свое название. Это дает преимущество. В каком номере ты живешь?
— В тысяча двести шестом.
— А у девчонки какой номер? Следующий? Подожди.
Куртка встает и направляется ко входу в отель. Здесь здорово сидеть после того, как он ушел. По другую сторону стены, далеко под террасой, бьется прибой. Мерцающий свет в темноте, корабль на своем пути сквозь ночь. Если запрокинуть голову, увидишь незнакомое бездонное небо и спутник, скользящий среди звезд.
Через четыре-пять минут Куртка возвращается. Он несет две бутылки колы, дает одну Йо и снова погружается в свое кресло:
— Ее зовут Ильва.
— Кого?
Куртка ухмыляется:
— Девчонку, про которую ты рассказал. Ее зовут Ильва Рихтер. Я просто спросил на ресепшене.
Глаза Йо сужаются до двух щелочек.
— Я подумал, могу тебе помочь для начала, — добавляет Куртка уже другим тоном, наверное заметив, как Йо забеспокоился. — Девчонки — это здоровый интерес. Гораздо лучше спорта, домашней работы и походов.
Йо снова успокаивается. Куртка — крутой чувак. Хотя как-то не верится, что ему есть дело до двенадцатилетки, с которым он ведет такие разговоры. И это не просто болтовня, все по-серьезному. О вещах, имеющих значение. И Йо не приходится думать, что мамаша и Арне обсераются при всех в ресторане. Он — не они. И пошли они на фиг.
* * *
Он идет по песку. Песок обжигает, но он этого не чувствует. Белый свет проникает повсюду. Ильва Рихтер идет рядом. На ней бикини с красными сердечками. «Я знаю место, где никто нас не увидит, — говорит она. — Пещера, где мы можем быть одни». Они идут на самый край пляжа. Вокруг растут цветы прямо на песке. «Как что-то может расти здесь?» — спрашивает Ильва. На это Йо нечего ответить, а может, ни о чем она и не спрашивает, а прижимается к нему, и он ее обнимает за голые плечи.
В эту секунду он слышит бряканье ключей за дверью. Он хватает полотенце и оборачивает вокруг себя. В дверях, опираясь на косяк, стоит мать.
— Привет, дружок, — улыбается она и щурится, вглядываясь в него. Бретелька на платье у нее запачкана чем-то красным. — Ты что сидишь в темноте?
В ответ он корчит рожу.
— Немного устала, — объясняет она и скидывает босоножки на шпильках.
Она вынимает бутылку воды из холодильника, наливает в стакан, пьет. Из уголков рта вода стекает в обгоревшую на солнце ложбинку на груди.
Потом она заходит в гостиную, походя гладит его по волосам, наклоняется над Нини, прислушивается к ее дыханию, снова оборачивается, оказавшись вплотную к нему:
— Как хорошо, когда есть такой старший брат.
Слова немного плывут, но она пьяна еще не в дрова. Она слегка обнимает его, целует в щеку. Дыхание отдает вином, а духи — сиренью. Он выворачивается, но не грубо.
Она идет в туалет. Долго писает. Спускает, моет руки. И тут же опять заглядывает в комнату:
— Ты так весь вечер думаешь просидеть в темноте?
Он пожимает плечами:
— Здесь, кажется, не одна комната.
— Зайди ко мне ненадолго. Иногда нам бывает нужно поговорить.
Он идет за матерью. Она собирает одежду с кровати, трусы и майки и мокрый купальник, вешает все на крышку чемодана в углу, ложится на покрывало. Йо прислоняется к стенке.
— Садись, — говорит она и хлопает рукой по краю кровати.
Так он и делает. Не смеет сказать, что думает о ее пьянстве и о том, как они обсераются перед людьми.
— Ты — хороший мальчик, Йо, — говорит она снова, а ему хочется попросить ее заткнуться. Или объяснить, что она от него хочет. — Знаешь, последнее время было непростым, — говорит она.
И он все знает. И ничего. И знать ничего не хочет. Он боится того, что может случиться, начни она об этом говорить.
— Быть на моем месте не всегда легко, — говорит она, а он снова хочет встать, по голосу слышно, что она вот-вот заноет. — Ты многого не знаешь, Йо. — Она гладит его по затылку. — Обними меня, — говорит она.
Его тошнит от одной только мысли наклониться над ней. Но он слышит, как она плачет, совсем тихо. Он собирается встать, а ей, наверное, кажется, он повернулся к ней, и она притягивает его обратно вниз. Одна нога остается на полу, вторая — на кровати.
— Ты всегда был моим любимым мальчиком. Я забочусь о тебе.
«Врет», — думает он; запах сирени такой сильный, что его вот-вот вырвет. За этим запахом проступает другой — ее кожи, пота и лука, напоминающий запах кухонной тряпки, которую не выжимали несколько дней и он находит ее под тарелками в раковине. Нога болит, ее надо подтянуть на кровать, он лежит, прижимаясь к матери всем телом. Одной рукой она обнимает его. Другая вытянута вдоль его бедра. Он чувствует, что внизу что-то происходит, чего ей нельзя замечать, но он не может вывернуться, и она прижимает его еще сильнее:
— Ты хороший мальчик, Йо. Такой хороший… хороший.
* * *
Мать стонет в спальне. Но Арне храпит еще громче. Йо смотрел передачу про храп по телевизору. Там говорили, что храпящие живут меньше. У них быстрее изнашивается сердце, и они могут внезапно умереть.
— Есть хочу, — ноет Нини.
— Сейчас что-нибудь найдем.
— Мама найдет.
— Она спит.
— Нет, мама!
— Тогда ищи сама, — отрезает Йо, — в холодильнике есть йогурт.
На глазах у нее слезы.
— Не хочу йогурт.
Ему хочется приласкать ее, ноющую. Или распахнуть дверь в спальню, схватить мамашу за волосы и выдернуть из кровати: «Нини хочет есть, слышишь ты, сука гребаная? Ей всего три года, и она хочет есть!» А если Арне проснется и начнет быковать, он возьмет банку пива из холодильника и выплеснет ее в его заспанную недовольную рожу.