У него вряд ли были научные данные, чтобы это утверждение задокументировать, зато это был хороший способ выудить побольше интересных фактов.
— И да и нет, — увиливал Роар. — В чем-то.
Он не хотел отходить от шутливого, но тем не менее откровенного тона, всегда присущего их разговорам. Эта открытость была на пользу им обоим. Когда он разводился, Дан-Леви его поддерживал, все время приглашал в бар или на рыбалку. Кроме того, что оба они называли ежегодной охотой, хотя в последний раз охотились много лет назад. Дан-Деви не был совершенно безнадежным рыболовом, но вот охотником он был никаким. И самый лучший его трофей в ту осень, когда Роар разводился, представлял собой двух зайцев, которые при ближайшем рассмотрении оказались кроликами, выпущенными на свободу каким-то идиотом-крестьянином. Об этой истории Роар не упускал случая напомнить товарищу. Постепенно он довольствовался только двумя поднятыми вверх пальцами, изображавшими кроличьи уши. Однако этот жест вовсе не унижал мужского достоинства Дана-Леви. Тот даже написал фельетон после охотничьей истории в местной газете. В нем он преувеличил свою неуклюжесть и сообщил, что чуть было не подстрелил еще и корову, правда очень большую, с рогами величиной с лосиные.
— В чем — в чем-то? — продолжал настаивать по-журналистски Дан-Леви. — Она ведь не может быть и полицейской и не полицейской одновременно?
Роар подкинул ему намек, сообщив, что на рождественский корпоратив зачем-то пригласили судмедэкспертов. Он подчеркнул, что речь никоим образом не идет об отношениях. Что женщина для него слишком взрослая, слишком умная и слишком замужняя.
Дан-Леви, довольный, причмокнул.
— Зависимость от матери, — предположил он, но Роару уже хватило, и он пошел за новым пивом.
— Как насчет Бергера? — поинтересовался он, вернувшись. — Ты накопал что-нибудь полезное?
Дан-Леви глотнул пива и испачкал стриженую щетину пеной.
— В чем-то, как ты выражаешься. — Он подождал, пока друг не ухмыльнется, сдавшись.
— Я говорил с бывшим руководителем религиозной общины в Филадельфии, другом отца. Он хорошо знает семью Фрельсёй и следит за деятельностью Бергера, или Элиаса Фрельсёй, как его зовут на самом деле. — Он отпил еще, помолчал.
— И?
— Хочешь узнать, что он сказал или чего не сказал?
— Давай.
— Отец Бергера был, как известно, пастором общины пятидесятников.
— Как и твой, кстати.
Дан-Леви скорчил гримасу:
— Мы определенно говорим о двух разных типах отцов. Один следовал в воспитании детей Новому Завету, другой — Ветхому. Кого любишь, того порицаешь, und zu weiter. Отец Фрельсёй был, видимо, из тех, кто без колебания отвел бы сына на ближайшую гору и перерезал горло, если бы, по его мнению, Бог потребовал этой жертвы. Больше руководитель общины ничего не сказал, но я понял, что семейство Бергерсен-Фрельсёй было предметом постоянного беспокойства в их среде, то есть в движении пятидесятников в тысяча девятьсот пятидесятые.
— Насилие?
Дан-Леви сказал очень твердо:
— Мой источник отказывается сдавать кого-либо, живого или мертвого. Последнего — тем более. И если ты обратишься к нему как следователь, тебе в лицо хлопнут дверью. Но такая была эта среда в то время. Все дела решались внутри, и ничего нельзя было поделать. Кончалось тем, что самые чудовищные дела вершились, и никто не вмешивался. Удивительно, до чего могут люди додуматься, если будут воспринимать Библию буквально! «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну». Und zu weiter.
Роар грохнул бокалом о стол:
— Что ты говоришь про глаз — это из Библии?
— Естественно. Матфей, глава пятая, стих двадцать девятый и тридцатый.
Дан-Леви происходил из семьи, где библейский текст не воспринимался буквально. Роару всегда у них нравилось: родители были щедрыми и открытыми, а отец Дана-Леви куда менее строгим, чем его собственный, приехавший восемнадцатилетним беженцем из Венгрии, не имея ничего, кроме «двух пустых рук и стальной воли». Но Библию Дан-Леви должен был знать наизусть, и Роар подозревал, что следующему поколению грозит такое же образование.
В этот момент зазвонил телефон. Он увидел, от кого звонок, и тут же вышел на улицу.
— Не волнуйся, я не собираюсь напрашиваться к тебе вечером.
Роар засмеялся, удивившись своей радости, вызванной этим звонким австралийским акцентом. Когда они оказались рядом на корпоративе, он сначала решил, что Дженнифер Плотерюд — американка, но, когда он заикнулся об этом, она пришла в бешенство и пояснила, что она не больше похожа на американку, чем он сам.
— А жаль, я бы с удовольствием, — ответил Роар. — То есть у меня Эмили, и мы ночуем у моей мамы. Пожалуй, там нам не стоит встречаться.
Дженнифер засмеялась, но как-то напряженно, как ему показалось. Возможно, предложение, пусть даже шуточное, быть представленной семье прозвучало слишком дерзко.
— Я звоню из офиса.
— Ого! Ты всегда так поздно на работе?
— Часто. Дел хватает.
Ее трудолюбие вызывало у него восхищение. И в этом она его превосходила, правда совершенно этого не акцентируя.
— Мне только что звонила Лисс Бьерке.
— Что?! — Роар тут же пришел в себя. — Она звонила тебе?
— Кажется, она с тобой больше не хочет иметь дело, а может, еще по какой-то причине избегает полицию. Не знаю, в общем, почему. Она ведь в совершенном шоке.
Роар не стал распространяться, как прошел допрос накануне.
— Что она хотела?
Дженнифер сказала очень настойчиво:
— У нее есть сведения, которые она хотела бы сообщить скорее мне, а не вам. Она сказала, что врачу доверяет больше.
— Что за сведения?
— Думаю, дело касается какого-то найденного документа. Она не хотела говорить по телефону. Мы договорились, она зайдет завтра утром. Я, конечно, постаралась изо всех сил уговорить ее пойти к вам, но она наотрез отказалась.
Инспектор Викен всегда подчеркивал, что его сослуживцы могут звонить ему в любое время, он постоянно на связи. Роар подумал, как мало он о нем знает. Викен не носил кольца и никогда не рассказывал о семье. Вообще никогда о себе не говорил.
Когда он набрал номер Викена, чтобы донести информацию от Дженнифер, он почувствовал себя мальчишкой, который идет домой с важной новостью.
Инспектор спросил:
— Почему она позвонила тебе?