— Она по-прежнему настаивает на разговорах со мной.
— Хотя допрашивать ее мы пригласили женщину, как она требовала?
Средняя полоса задвигалась, и Роар ринулся туда.
— Она была у Бергера в среду, — сообщила Дженнифер. — Он попытался ее схватить и пробормотал, что знает что-то о Майлин.
— И что же он знал?
— Этого она не выяснила. Он был под таким кайфом, что она предпочла оттуда сбежать.
Роар снова перестроился. Дженнифер собиралась еще что-то рассказать, на этот раз о матери Майлин, которая тоже к ней заходила. Мать в момент сурового испытания беспокоилась об исчезнувшем обручальном кольце. И что они должны проверить, действительно ли не работала университетская телефонная сеть в тот вечер, когда пропала Майлин.
— Мы не знаем, было ли это вечером одиннадцатого декабря, Дженни, потому что у нас нет ни одного свидетеля, который ее вообще в этот день видел. — И вдруг он вздрогнул. — Что там с кольцом?
На одном из первых совещаний, когда в декабре собрали группу, они говорили о кольце, исчезнувшем с пальца Майлин Бьерке. Кто-то другой должен был проверить это, и Роар больше про него ничего не слышал.
— Если Майлин Бьерке ходила с обручальным кольцом, — сказал он, когда Дженнифер договорила, — на нем должна была быть гравировка?
Задавать вопрос — все равно что кидать удочку в воду, где нет рыбы. Он аж вскрикнул, когда клюнуло.
— «Твой Оге», — сказала Дженнифер, — и дата свадьбы.
Он уже почти проехал один перекресток и разглядел конец пробки, когда телефон опять зазвонил. Он взял его, посмотрел на номер и только потом нажал на кнопку ответа:
— Сижу намертво в пробке, проспал, не успел позавтракать, на восемнадцать минут опаздываю на очень важное совещание, и со всех сторон меня поджимает, так что, если у тебя плохие новости, будь добр, сообщи их на автоответчик. А еще лучше не на мой.
— Приятно с тобой поговорить, — ответил Дан-Леви. — Ты же всегда хотел быть там, где что-то происходит. Все, кто слушал новости в последние сутки, понимают, что ты находишься в эпицентре.
Наконец-то пробка стала рассасываться.
— Я тут думал, о чем ты меня спрашивал в «Климте», — продолжил товарищ.
— А я о чем-то спрашивал?
— Ну, «если же правый глаз твой соблазняет тебя», und zu weiter. Я накопал довольно много про Бергера. «Баал-зебуб», например. Пророк Илия в Ветхом Завете объясняет, что «повелитель мух» — это бог без власти. Наш Элиас, то есть Бергер, призывает нас в одном интервью воссоздать культ таких идолов. Я процитирую: «Я не безбожник, но вынужден молиться богу, которого можно оставить здесь, которого я не рискую встретить на другой стороне».
— Какой смысл в этой истории? — простонал Роар. Наконец-то он прибавил газу и объехал разбитую спереди машину, прижатую к ограждению.
— Прояви терпение, Роар Хорват, и узнаешь. Бергера одолевали пророческие амбиции. Не чтобы возвестить явление мессии, но чтобы мы избавились от всякой веры в спасение. То есть пророк наоборот, по отношению к библейскому Илии, в честь которого его назвали. Я посмотрел кое на какие его тексты — он их писал, будучи фронтменом группы «Баал-зебуб». Интересно?
— Гони.
— В песне «Revenge» [27] он отсылает к библейской истории, в которой Илия, пророк Господа, собрал ложных пророков идола Ваала на горе Кармель. Илия потребовал, чтобы они показали, как их Господь может зажечь огонь. Когда они с этим не справились, Господь Илии совершил это чудо. Тогда народ увидел, где истина, а где — ложь, и Илия отвел пророков Ваала к реке и убил их, четыреста человек, именем Господа. В тексте Бергера говорится, что пророки Ваала вернутся из ада и вырвут Илии глаза.
Роар недовольно заворчал, но Дан-Леви и не думал сдаваться.
— В другой песне, «The Hell of The New Age», [28] он описывает, как отправляется в ад и выпускает миллиарды преступников, убийц, растлителей детей и богохульников, осужденных на вечные муки, а вместо них заполняет ад священниками, адвокатами, учителями и психологами — теми, кто распространяет ложь о мире, в котором мы живем. И это — фактически — единственный текст, который мы можем разобрать. Подумай, песни, полные скрытых посланий, поются так быстро, что все попадает прямо в подсознание.
Роар протянул:
— Сильные истории, Дан-Леви, вопрос только в том, будет ли Ветхий Завет и несколько панк-текстов восьмидесятых годов достаточным доказательством в городском суде Осло.
Еще какое-то время Дан-Леви излагал библейские мотивы для убийства. Это немного помогло снять стресс. Товарищ был отличным рассказчиком, и Роар всегда считал, что он лучше бы преуспел на поприще священника или судейского адвоката, нежели журналиста.
— Привет Саре, — сказал он в конце разговора. По ходу он подумал, что очень давно не передавал приветов своей юношеской любви.
Комната для совещаний была забита битком, когда Роар вошел с опозданием почти в сорок минут. Ему пришлось встать у стены рядом с дверью. Кроме Викена, было еще пять оперативников и несколько криминалистов. Даже начальник подразделения Хельгарсон решил явиться. Роар утешал себя, что раньше никогда не опаздывал, так что в первый раз ему это сойдет с рук. Как говаривал его отец: «Один раз — ни разу, два раза — привычка».
Викен докладывал что-то о психологических образах. Видимо, этими теориями он заинтересовался, когда работал в Англии, и несколько раз приводил Роару примеры, как знание психологии убийцы может оказаться решающим, чтобы раскрыть запутанные дела. Немногие в отделе разделяли этот интерес, отметил Роар. Викен был постоянно на связи с каким-то манчестерским психологом на пенсии, который когда-то был «ведущим экспертом в данной области», но это не впечатляло ни руководство, ни коллег.
— Психологический образ убийцы Майлин Бьерке очень похож на имеющийся в деле Ильвы, — констатировал инспектор. Он встал, схватил фломастер и поставил несколько точек на доске. — Ильва Рихтер была убита каким-то знакомым, судя по всему. Примерно ее возраста, из похожей среды. Вероятно, он не планировал убийство и встретился с ней по другим причинам — может, чтобы добиться сексуального контакта. Все вышло из-под контроля, возможно, из-за того, что ему было отказано.
— А как насчет глаз?
— Наказание. Садистическая агрессия. Возможно, какой-то символ. — Он огляделся в комнате, не заметив вновь пришедшего. — Убийца изменил что-то в своей жизни после убийства, возможно, переехал, по крайней мере на время. Сменил среду общения, работу, институт. Что касается его личной истории, вполне возможно, он сам был подвержен грубому, вероятно сексуальному, насилию.
— И в этом кроется мотив? — спросил Сигге Хельгарсон.